Сердце Грозы Елена Литвиненко

1. 1

Мне так жарко, что я задыхаюсь.

«This is the greatest sho-ow!» - колотитсясердце. Это сон, просто сон, но раскаленные добела прожекторы – как тогда – ослепляют, и я не вижу ни зала, ни стен, ни арены, ни близкого купола, только перекошенное от ненависти мужское лицо и алые царапины от левого глаза до подбородка.

Как же вовремя в тот день вошла я в гримерку.

«Where it’s covered in all the colored lights,

Where the runaways are running the night…»

- Стерва, - слышу я сквозь музыку, - больная ты тварь! – и тоже кричу, что-то оскорбительное и злое.

Меня трясет – от ревности, ярости, - и от страха.

Потому что я помню, что будет дальше. Через минуту. Через секунду. Сейчас.

Мое кольцо замедляет вращение. Я выхожу в арабеск, по-кошачьи извернувшись, усаживаюсь на влажную дугу, послав воздушные поцелуи, соскальзываю вниз и…

Падаю.

Падаю, падаю, падаю, падаю, падаю…

…и мир опять взрывается болью.

*

За два года боль стала моей верной подругой. Острая, жгучая, тянущая, давящая, рвущая, иногда – как сейчас – режущая грудь, и, часто дыша, я потянулась за таблетками. Попыталась потянуться – рука не двигалась.

Ч-черт!

Ненавижу эту беспомощность!

Еще раз. Колеса совсем рядом, на тумбочке.

Как советовал невролог, я представила свою правую руку, длинную, очень белую без автозагара и бронзера. Припухшие пальцы сжимаются в кулак, локоть упирается в модную холстяную простынь и… Ничего.

Твою мать!

«Переломы и невралгии наложились на глубокое эмоциональное потрясение. Визуализируйте движения, Анна. Так будет проще». Что вы говорите.

Вдох-выдох.

Рука. Белая, с голубыми дорожками вен и яркой татуировкой с тыльной стороны – иссиня-черный ловец снов от запястья до локтя. Пальцы с опухшими суставами. Ладонь. Видимо, я не шевелилась ночью - тело затекло так, что кажется не моим. Остро ощущалась только грудь – не ноги, не вечно ноющий затылок, не…

…ни даже подушка.

Паника накатила душной волной. Что со мной?! Почему я не чувствую подушку?! Проклятую ортопедическую подушку, на которой невозможно лежать?! Жаркое одеяло?! Простынь?!.. Почему я не могу открыть глаза?!.. Это что, все?! Конец?! То, о чем предупреждали?! Господи, пожалуйста, забудь все, что я говорила, я согласна на изломанное тело, на изматывающие бессмысленные процедуры, на сочувствие, от которого я прячусь за темными стеклами очков. На трость, костыли, на коляску, я не хочу как сейчас!

- А-а-ах…

Глаза вдруг открылись. Широко-широко, и я застыла, шокировано глядя на стилет, всаженный мне под ребро. Синюю стекляшку рукояти обрамляла мелочь голубых острых бусин, похожих на жемчуг, бело-голубая сталь чуть заметно светилась. Я почувствовала ее холод и пульсирующий жар в сердце, влагу из уголка рта, холодные мокрые щеки... Только я больше не умею плакать.

Кинжал сжали тонкие руки и снова это рыдающе-стонущее «А-а-а...»

А потом я повернулась на бок.

Через боль, но так легко и просто, что не сразу поняла, почему обзор сместился и вместо рукояти перед глазами замаячили обтянутые светлой юбкой колени и каменные плиты. Да какого черта здесь происходит?!

- А-а-а…

Руки, больше смахивающие на птичьи лапы, шевельнулись, и черный от крови кинжал пополз из тела.

- А-а-а…

Больно не было. Скорее, неприятно – будто опять снимают швы и вытягивают нитки, - но… Какие нитки?! У меня стилет в груди! – снова поднялась истерика. – В квартиру вломились?! Почему не сработала сигнализация?! Где Герда, моя медсестра и сиделка?! Где ее слюнявая псина, «прекрасный охранник»?! Что со мной?! Почему я жива?!

- Герда! – попыталась крикнуть я, но получилось только скулящее «А-а-а…» Руки не слушались, продолжая вытягивать сталь. Не разжимались, не опускались, только дрожали, будто расширяли рану.

Нет! – взвыла я, понимая, что еще немного, и кровотечение будет не остановить. – Нет! Стой! Прекрати!

Руки замерли, а потом вдруг тело выгнулось – словно бабочка сняла себя с иголки, и кинжал упал, загремел где-то внизу:

- А-а-ах…

Залитая исчерна-красным ладонь прижалась к груди. О Господи… Но сердце колотилось, не собираясь останавливаться, а меня опять мотнуло, приподняв на добрый метр вверх. Взгляд скользнул по каменной стене, украшенной оковами и чадящим факелом, по молочной сфере - точь-в-точь шар предсказаний у гадалок, - и остановился на мертвом седовласом старике, лежащем навзничь. Я как-то сразу поняла, что это смерть: слишком восковое лицо, слишком скрюченные пальцы и скривленные губы. Инсульт.

- Дедушка!

Меня бросило вперед. Окровавленные руки вцепились в плечи старика, затрясли:

- Дедушка! Дедушка, не умирай!.. Пожалуйста, дедушка!.. Очнись, abuelito… - рыдал тонкий девчоночий голос. Голова старика моталась из стороны в сторону, роскошная седая грива мела грязный пол. Я видела иссеченное морщинами лицо с похожим на клюв острым носом, густыми бровями и черными провалами закатившихся глаз – из-под редких ресниц страшно блестели белки. Видела раскрытый рот, жилистую шею, пышный воротник, рубашку без единой пуговицы, на шнуровке, и золотую вышивку дублета. Видела тяжелую золотую цепь. Видела серьгу в мочке уха. Видела жесткие соломенные волосы, спускающиеся к самому полу, то и дело липнущие к моим щекам и губам. Видела так, словно играла в «Тонущий Город» - глазами персонажа, ведущего партию. Или как в фильме, где герой, затаив дыхание, высматривает в щель опасность. Или будто надела виар.

…а может, просто наглоталась релаксантов.

Мысль о галлюцинациях была такой простой и ясной, что, несмотря на жуть, я успокоилась. Сколько таблеток я съела перед сном? Три? Пять, тайком от сиделки запив их вином?.. Теперь уж не важно. Кое-кому крупно повезло, что его мозги не запеклись!.. Утром меня найдет Герда, вызовет скорую, если сама не очнусь, а до тех пор придется потерпеть видения с синдромом изоляции в теле подростка [с. и. – синдром запертого человека – неспособность реагировать на внешние раздражители], темным подземельем и мертвым abuelito в старинной одежде. Единственно, что непонятно – какого черта я смотрю пародию на фильмы HBO? Я не большой фанат истории, откуда в моей голове эти декорации к средневековью? Эта тощая девчонка с плохой кожей - прежде чем она, рыдая, упала на грудь деда, я успела заметить отражение в хрустальном шаре?..

Плач стих. Девочка – девушка? – выпрямилась, села на колени, сквозь слезы глядя на закатившуюся в угол сферу; под ее тонким стеклом, как живой, клубился туман. Что это?

Словно отвечая вопрос, девчушка вытерла щеки, подползла к шару, подняла ладонь, будто собираясь накрыть его сверху. Но не накрыла, остановилась, и от ее нерешительности у меня свело желудок. От нерешительности и страха. Она что, боится?

Да, - четко осознала я. – До чертиков боится этой сферы. Кусает губы, дрожит, как лист на ветру, и больше всего на свете хочет сбежать. Но почему-то не может. Я чувствовала ее взмокшие виски, шею, напряженную спину, видела трясущиеся пальцы… Потом она обернулась на деда, хрипло вздохнула и резко опустила руку.

Полыхнуло так, что я едва не ослепла; девчонку отшвырнуло к стене. В какой-то момент я даже забыла, что это горячечный бред – настолько реальными были грохот, удар и боль от встречи с камнями. По затылку потекло горячее.

Девушка сползла по кладке вниз и, даже не пытаясь остановить кровь, обреченно спрятала лицо в ладонях.

2. 2

Время стекало по кладке подвала тяжелыми каплями, собиралось в минуты, минуты в часы, просачивающиеся меж камней. Герда не торопилась. Может, она и вовсе пляшет польку, обнаружив меня в отключке? Или обшаривает квартиру, выносит макбук, айпад, украшения, выставляет на е-бее мои сумки и туфли? Насколько мое субъективное время отличается от настоящего?

Я успела замерзнуть, устать, проголодаться и до последнего шва изучить юбку, прежде чем девушка погладила ледяную руку старика, сняла с его безымянного пальца перстень и встала, спрятав побрякушку за корсаж, повернула к лестнице. От ее нетвердой походки меня разболтало. Леди и джентльмены, пристегните, блин, ремни, мы входим в зону турбулентности. Перед глазами мелькали отвесные ступени, спиралью вдоль стен выводящие из …подземелья? Тюрьмы? Гномьей шахты? Кто еще – и зачем - мог вырубить в скале тоннель глубиной в пол-Нотр-Дама? И кто бы в здравом уме сюда спускался, не говоря о том, чтоб подниматься, бросив факел! В темноте, без перил, без страховки! Дура, ты хоть подол подбери, я не хочу больше падать!

Девушка вздрогнула и остановилась. Тихо всхлипнула, но все-таки нашарила ладонью стену. Снова начала подниматься, теперь уже медленнее, скользя пальцами по влажному камню. Гулкое эхо множило шаги, превращало дыхание и шорох ткани в зловещие шелесты. Далеко внизу мигал факел. Подвал, сырость, мертвец, артефакты, бесконечные лестницы – что вы скажете на это, месье мозгоправ? Попытаетесь соотнести блуждание во мраке с поисками смысла жизни? А дверь – мой очередной психологический барьер?

…приведший в часовню. Самую обычную часовню со скамьями в два ряда, статуями в нишах, витражами, за которыми чернела ночь, и пятирогим подсвечником с зажженными свечами на алтаре. А вот распятия не было. Одна-ако…

Молиться девчонка не стала. Неплотно закрыла дверь в подземелье – надави, и та сольется с резными панелями, если не знать, не найдешь, а так в полированном дереве осталась сквозящая щель, - стянула балетки на лентах и, крепко сжимая их в кулаке, прокралась к выходу. Прислушалась.