Кэл выскочил на следующей станции, споткнувшись о ступеньки. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Галлюцинация. С похмелья. Отравление. Он сорвал очки, сунул в карман и побежал к выходу, давясь запахом пота и ржавчины.

Но к вечеру он снова их надел.

***

Он сидел в кафе «Чёрный кот» у окна, тыкая вилкой в чизкейк, и проверял правила:

Очки работают только на людях.

«Голые» не реагируют на его взгляд.

Чем дольше носит, тем больше видит.

Хозяйка кафе, миссис Ковальски, несла ему кофе. Под её фартуком пульсировало чёрное сердце – нет, не сердце. Шар. Совершенно гладкий, без клапанов, без артерий. Он закашлялся, проливая эспрессо на джинсы.

– Всё в порядке, дорогой? – её голос звучал нормально. Но когда она отвернулась, её тень на стене повернула голову и засмеялась.

Кэл выбежал на улицу. Сумерки крали краски Нью-Йорка, превращая небо в грязное стекло. Он шагнул к мусорному баку, чтобы швырнуть в него очки, но вдруг:

– Эй, философ! – Мира стояла перед ним, держа два стакана с радужным смузи. Её рыжие волосы светились в свете неона. – Ты похож на того кота из мема, который боится огурца.

Он не сдержался. Надел очки.

Под её кожей танцевали огоньки, как светлячки в банке. Рисунок напоминал созвездия – Андромеда, Орион, но с изъянами. Одно из «созвездий» мерцало красным.

– Ты сегодня странный, – она сморщила нос. – Как будто видишь меня впервые.

– Я… – он хотел соврать, но вспомнил книгу доктора Фрост (статья в его лекциях: «Ложь оставляет шрамы на ауре»). – Купил новые очки.

– Стильно, – она примерила их. Мир не изменился. – Хм. Секрет в твоей паранойе?

Они смеялись, но Кэл заметил: в её зрачках отражался не он, а силуэт в плаще.

***

Кэл не спал. Очки лежали на столе, будто обвиняя его. Он гуглил: «галлюцинации», «массовый психоз», «отравление свинцом». Всё совпадало. Кроме одного.

Он открыл фотоальбом матери. На снимке ей 30: она смеётся в свитере с оленями. Он надел очки.