– Супруг просит вас присоединиться к ужину, миссис Вейл, – за спиной зазвучал голос горничной, Лиззи. Голос, который Элеонора узнавала даже сквозь сон. Голос, который месяц назад шептал: «Ты не обязана его любить».

– Скажите, что у меня мигрень.

Дверь закрылась. Элеонора прижала ладонь к животу. Под корсетом, затянутым до хруста ребер, прятался едва заметный изгиб. Три месяца. Она представляла, как Лиззи выливает яд в бокал ее мужа. Как она с Ним бегут вместе в Канаду. Как ребенок смеется на лужайке, где нет позолоченных клеток.

Но планы рухнули в 23:40.

Сначала был глухой удар, будто кто-то стукнул кулаком в борт корабля. Потом – тишина. Элеонора выглянула в коридор: пассажиры в вечерних нарядах перешептывались, как актеры, забывшие текст. Лакей нес серебряное ведро со льдом, будто ничего не случилось.

– Айсберг, – сказала Лиззи, появившись внезапно, с лицом белее скатерти. – Капитану виднее… Но говорят, трюмы уже заливает.

Элеонора засмеялась – резко, истерично. Нет. Не сейчас, когда свобода так близка.

– Шлюпки спускают для женщин и детей, – Лиззи схватила ее за руку. – Идемте!

Но Элеонора вырвалась. В голове зазвучал голос, похожий на скрип несмазанных шестеренок: «Колье. Возьми его».

Она побежала в каюту.

***

Бриллиантовое колье лежало в шкатулке из черного дерева. Подарок мужа на пятую годовщину «счастливого» брака. Элеонора схватила его, и камни впились в ладонь, будто зубы.

– Идиотка, – прошептала она себе, но было поздно.

Дверь захлопнулась с глухим щелчком. Она дернула ручку – не поддалась. Ударила кулаком: «Откройте!» В ответ – тишина, прерываемая странным бульканьем.

Паркет под ногами вздулся. Из-под него вырвалась струйка воды, черной от угольной пыли. Элеонора отпрыгнула, прижавшись к умывальнику. В зеркале мелькнуло чужое лицо – морщинистое, с глазами, как у голодной совы.

– Кто здесь? – крикнула она.

Вода прибывала. Сначала по щиколотки, потом до колен. Холод обжигал кожу, словно кислота. Элеонора полезла на кровать, но матрас уже плыл, как плот в бурном море.

– Помогите! – она била в дверь шкатулкой, пока дерево не треснуло.

В зеркале снова появилось лицо старухи. Губы шевелились в такт голосу в голове Элеоноры:

– Ты выбрала камни вместо сердца. Теперь они станут твоим гробом.

Колье вдруг сжалось на шее, как удавка. Элеонора вскрикнула, царапая кожу. Бриллианты впивались в горло, а вода поднималась к потолку, вытесняя воздух. Последним, что она увидела, стала Лиззи за иллюминатором, под водой, с лицом мертвеца.

– Прости, – успела выдохнуть Элеонора, прежде чем ледяная чернота заполнила легкие.

***

Дух Агаты вырвался из захлебывающегося тела. Он парил под потолком каюты, наблюдая, как вода выворачивает обивку стен, как колье Элеоноры тонет в мутной глубине.

– Жадность, – прошипела Агата, впитывая страх, как вино. – Хорошее начало.

Где-то за стеной кричал мужчина. Пахло гарью.

Она потянулась к этому звуку.

***

Кочегарка пожирала людей, как древний бог, требующий жертв. Грохот металла, шипение пара, угольная пыль, въедавшаяся в поры. Сэмюэл Грин швырнул лопату в бункер, и град черных камней обрушился в топку. Его руки, покрытые ожогами и сажей, дрожали не от усталости – от страха. В кармане комбинезона лежал билет на поезд до Сан-Франциско, купленный на украденные монеты. Утром сойду в Квинстауне. Исчезну.

Но «Титаник» не отпускал так легко.

Внезапно воздух загустел. Сэмюэл обернулся: угольная пыль, обычно вяло клубившаяся в свете ламп, теперь висела неподвижно, словно застывшее дыхание чудовища. На затылке заныло, будто кто-то вонзил под кожу раскаленную иглу.