Линда появилась рядом. Ее пальцы коснулись его щеки.

***

– Останься со мной.

Он знал, что это ловушка. Знал, но ее запах – ваниль и дорогие духи – ударил в нос, пробудив тысячи воспоминаний.

– Скажи «да», Гарри.

Ледоруб выпал из рук.

Утром дворник нашел его тело у мусорных баков. Гарри Стоун лежал в сугробе, улыбаясь. В кармане – обручальное кольцо Линды. Полицейские почесали затылки: «Сердечный приступ, бродяга».

А в «Райзере-Мэнор» поселился новый жилец. Студент-медик, мечтающий спасать жизни. В первую же ночь ему приснился человек в красном плаще…

Ведь вот-вот наступит Рождество.

Нью-Йорк, 1952 год. Комната пахла сыростью, лекарствами и тлением. Полоска света из-под двери дрожала, будто боялась войти. Агата Морган лежала на койке, вцепившись в простыню руками, похожими на спутанные корни. Ее грудь поднималась и опадала, как парус в штиль. Каждый вдох обжигал легкие. Каждый выдох напоминал, что может быть последним.

На стене висели фотографии. Те самые. Сыновья в солдатской форме, улыбающиеся, будто война – лишь игра. Муж, отвернувшийся от камеры, будто уже тогда смотрел на другую. И она сама – молодая, с взглядом, полным огня, который давно потух.

– Ведьма, – прошипела сиделка, ставя на тумбочку чашку с водой. Дверь захлопнулась.

Агата попыталась засмеяться, но звук рассыпался кашлем. Ведьма. Да, они всегда шептались за ее спиной. После пожара, поглотившего дом с детьми внутри. После того, как трава в ее саду стала расти спиралями, а вороны прилетали на зов. После того, как муж, не выдержав взглядов соседей, исчез с горничной.

Теперь ее мир сузился до четырех стен, оклеенных обоями с узором, напоминающим трещины на льду.

Она закрыла глаза. В ушах зазвучал гул – то ли кровь стучала в висках, то ли шепот океана. Внезапно воздух стал густым, как сироп. На потолке замерцали блики, будто солнечный свет пробивался сквозь воду.

– Дай мне еще один шанс, – выдохнула Агата, и слова повисли в тишине, словно обращение к чему-то древнему, спящему на дне времен.

Где-то упала муха, забилась крыльями в луже чая. Агата наблюдала, как ее борьба замедляется, замирает.

***

Темнота накатила волной. Холод. Не тот, что пробирается под одеяло, а острый, как лезвие. Она открыла глаза.

Стены комнаты исчезли. Вместо них – металлические переборки, дрожащие от гула машин. Под ногами вибрировал пол. В нос ударил запах смазочного масла, морской соли и роскоши, приправленной человеческой спесью. На стене висел календарь: 10 апреля 1912.

Где-то вдалеке, сквозь лабиринт коридоров, зазвучал смех. Живой, беззаботный.

Агата посмотрела на свои руки – гладкие, без пятен и дрожи. Она потрогала лицо. Морщин нет. Но в груди, вместо радости, сжался комок льда.

– Это не моё тело, – прошептала она, и эхо ответило ей на языке стальных болтов и шипящего пара.

Где-то в глубине корабля, в самом его чреве, заскрежетало железо. Титаник вздрогнул, будто почувствовав незваного гостя.

Агата обернулась. В конце коридора, в тусклом свете лампы, стояла фигура. Тень? Нет – силуэт девочки в промокшем платье, с куклой в руках. Ребенок поднял палец к губам.

Тссс…

И растаял.

Внезапно Агату охватило понимание: она не вернулась в прошлое. Она попала в ловушку. В историю, которая уже написана, но теперь переплетется с ее проклятием.

Гудок парохода пробил тишину, и тьма содрогнулась.

Началось.

***

Каюта первого класса тонула в бархате и позолоте. Шторы из французского шелка, хрустальные флаконы духов, ковер, в котором тонули каблуки. Элеонора Вейл стояла у зеркала, поправляя жемчужное ожерелье на шее. Отражение лгало: ни морщин, ни дрожи в пальцах, ни страха. Только идеальная маска жены железнодорожного магната.