Гарри допивал третью бутылку виски, когда стук в дверь вырвал его из забытья. На пороге стоял мальчик. Лет десять, не больше. Бледный, в пижаме с ракетами, босиком.

– Вы Гарри Стоун? – голосок дрожал.

– В три ночи? Серьезно?

– Мне приснился человек. Он спросил, чего я хочу. Я сказал – чтобы папа перестал бить маму. Человек улыбнулся и сказал: «Исполню. Но ты расскажешь журналисту».

Ледяной палец провел по позвоночнику Гарри.

– Какой человек?

– В плаще. Глаза… как у того актера, из старого хоррора. Знаете, который играл клоуна-убийцу?

Гарри выругался. Он помнил тот фильм. Глаза Тимма Карри до сих пор снились ему после пьянок.

– Он сказал, вы следующий.

Дверь захлопнулась. Гарри выбежал в коридор – ни души. Только в лифте пахло мокрой шерстью. И ромашками?

Сон накрыл его, как мешок.

Он стоял в редакции «Нью-Йорк Таймс». На столе лежал его материал – первая полоса: «Тот, кто исполняет желания: смертельная эпидемия в Манхэттене». Шеф хлопал по плечу: «Гениально, Стоун! Пулитцер гарантирован!». В углу кабинета стоял Он. Плащ сливался с тенями, но глаза горели, как угли.

– Нравится? – голос напоминал скрип несмазанных шестеренок. – Ты же этого хочешь. Славу. Признание. Чтобы она вернулась…

Гарри сглотнул. «Она» – это Линда. Линда, которая ушла к тому ублюдку-адвокату.

– Дай слово, что напишешь правду, и я исполню желание.

– Правду о чем?

– Обо мне.

Гарри проснулся с криком. На запястье горела отметина – будто от прикосновения раскаленного металла. В зеркале он увидел их: за спиной стояли тени. Дэвид в военной форме, Рикки с дырой во лбу, Молли в театральном парике. Все улыбались.

На следующий день Гарри нашел в почтовом ящике конверт. Внутри – фотография Линды. На обороте почерком, словно выведенным паучьими лапками: «Она будет твоей. Скажи да».

Вечером он услышал плач. За стеной, в квартире 4C, где жила семья мальчика-доносчика. Гарри прильнул к стене.

– Перестань, Билли! – мужской голос. Удар. Детский всхлип. – Я тебе запрещаю врать! Какой еще человек в плаще?!

Гарри схватил фонарик и ледоруб (последний остался с зимнего похода, который Линда так ненавидела). Лифт скрипел, поднимаясь на четвертый этаж. В коридоре пахло жареным мясом и страхом.

Дверь 4C была приоткрыта.

Он вошел в ад.

На полу лежал мужчина. Лицо расплющено, будто его ударил кувалдой. Женщина висела на люстре, язык синий, туфля торчала из кармана халата. А в углу…

Билли сидел, обняв колени. Перед ним стоял Он. Плащ теперь был красным, как закат над Гудзоном.

– Ты хотел, чтобы они остановились, – говорил Он, гладя мальчика по волосам. – Они остановились.

– Я не это… – всхлипывал Билли.

– Все именно это.

Гарри заорал. Ледоруб взметнулся – и прошел сквозь фигуру, будто сквозь дым. Красный плащ взметнулся, и Гарри увидел, что под ним нет тела. Только пустота, усыпанная глазами.

– Ты опоздал, – засмеялся Он. – Но для тебя у меня есть подарок.

Гарри отшатнулся. В дверях стояла Линда. В том самом красном платье, в котором ушла.

– Милый… – она протянула руку.

Он побежал. По лестнице, мимо квартиры Молли, где теперь пахло гниющими розами. Мимо двери Рикки, из-под которой сочилась кровь. Лифт не работал.

На крыше ветер выл, как голодный зверь. Нью-Йорк сверкал внизу, гигантская ёлка для тех, кто мог позволить себе праздник.

– Почему?! – закричал Гарри в ночь.

– Потому что это Рождество, – ответил голос за спиной. – А я – тот, кто дарит подарки.

Он обернулся. Красный плащ развевался, глаза горели.

– Они счастливы, Гарри. Разве это плохо?

– Это убийство!

– Нет. Это милость. Я даю им то, чего они жаждут больше жизни. Как и тебе.