– Кузьма! – крикнул он ему.

Тот встал и вразвалочку подошел к ним.

– Чего хотел, старшой?

– Скажи, Кузьма, кто из ваших людей места здешние знает? Надо бы на Вель сходить. Лодку дадим.

Кузьма отчего-то поморщился, почесал костлявой пятерней давно не мытые волосы и ответил:

– Так то дело не хитро. Любой сможет. Да хоть я.

– Не, Кузьма. Ты мне тут нужен, – заметил Тимоха.

Крестьянин покрутил головой и громко крикнул:

– Андрийко! Подь сюды!

Из-за штабеля бревен показался щупленький мужичок и подошел к ним. Это был вполне взрослый мужчина лет сорока. Все в нем было на взгляд Бориса обычным кроме одного. Заячий колпак на его голове в теплую июльскую ночь был одет явно не по погоде. Кузьма заметил недоумение на Борькином лице.

– Да, он такой этот Андрийко. Летом в зимней шапке ходит, а зимой без рукавиц робит. Да, Андрийко? – дружелюбно произнес Кузьма.

– Всяко бывает, – с заметным местным акцентом ответил тот. – Телу не прикажешь. То тепла в жару хотце. То холоду в стужу.

– Здешний он. Места до самого погоста на Вели хорошо знает. Так, Андрийко? – произнес Кузьма.

Тот кивнул и повернулся к исходящему от луны свету. Борька увидел его глаза. Борьке показалось, что о прежней жизни этого мужика напоминало лишь его веселое имя Андрийко. Много, не много, но глаза он видел всякие. Но у этого важанина они были особенные. Да, взгляд у мамы Маремьяны был ласковый и участливый. Его он часто видел по ночам. Скучал по нему. Но в глазах Андрийко было все: доброта и участие, готовность прийти на помощь и пожертвовать собой ради чьего-то блага. И боль. Боль от утраты близких и несбывшихся надежд не могли скрыть его глаза.

– Семья есть? – осторожно спросил Борька.

– Один я, боярин, – ответил тот.

– Ты вот что, Андрийко. Бери самый ходовой наш ушкуй, собери с важского погоста ватагу и идите на Вель к Исайе Василичу. Весточку ему от меня передадите.

– Соли бы нам, – вместо ответа проговорил Андрийко и подтянул съехавшие холщевые порты.

Борька посмотрел на Тимоху.

– Да, боярин, соли уж давно нет, а пора осенних запасов наступает, – пояснил тот.

– Отдай, что есть. А тяте я напишу, чтобы с Вельского погоста мешок выделил. Пять пудов хватит? – уже обращаясь к Андрийко, спросил Борька.

– Да, куды стоко-то. Мы и меньшим обошлись бы. К зиме со Студеного моря Проня Косой вернется, так оживет погост, – спокойно, с чувством собственного достоинства и уважения к себе, произнес Андрийко.

– То награда тебе будет за поручение. И на том все, – произнес Борька.

Андрийко пошел было, но тут же остановился.

– А что передать-то боярину на Вели? – спросил он.

– Ты иди. Боярин напишет все и тебе грамоту отдаст. Передашь ее и обратно сюда езжайте. Ответ от боярина не забудь у него взять и привезти в сохранности, – наказывал Тимоха.

Прошла неделя после того, как Андрийко и полдюжины гребцов отправились в верховья Ваги. Дни стояли погожие. Даже жаркие. Река из-за отсутствия дождей сильно обмелела. Многочисленные песчаные косы устремились к противоположному берегу, создавая дополнительные трудности идущей по ней лодке. Там, где еще совсем недавно можно было идти, срезая речные изгибы, теперь приходилось чаще менять курс, чтобы не сесть на мель.

Однако избежать этого не всегда получалось, и лодка время от времени наезжала на подводные препятствия. Наконец Андрийко надоело вилять по реке, и он повел ушкуй ближе к правому берегу. Путь несколько удлинялся, но зато вероятность сесть на мель была значительно меньше. Здесь у крутых берегов было достаточно глубоко, и можно было идти, не боясь наскочить на мель.

Встреча с подводными камнями не прошла для лодки бесследно, и спустя какое-то время сквозь ее обшивку стала просачиваться вода. Поначалу она не доставляла каких-то проблем. Но постепенно трещина становилась все больше, и приходилось все чаще и чаще вычерпывать из ушкуя воду. Хотел Андрийко еще в Шенкурье засмолить трещину, но передумал. Уж больно неприветливыми оказались тамошние мужички. Даже знакомство Андрийко с некоторыми из них на настроение местных жителей не повлияло. Отчего-то сразу совет с ними не забрал. Как узнали, что к боярину Фотиеву ватага идет, так и говорить с ними перестали.