– Что-то случилось, Юки? – наконец спросила Мидори, встречаясь глазами со служанкой в зеркале.

Юки вздрогнула, словно вырванная из глубоких размышлений.

– Нет, госпожа. Просто… не выспалась.

Мидори почувствовала укол тревоги. Они с Юки выросли вместе, и она хорошо знала все оттенки голоса своей служанки. Сейчас в нём явно слышалось что-то большее, чем усталость.

– Ты можешь сказать мне, если что-то тебя беспокоит, – мягко продолжила Мидори. Ты же знаешь, я всегда выслушаю.

Юки опустила расчёску, и её руки слегка задрожали.

– Госпожа Мидори, вы… – она запнулась, подбирая слова. – Вы довольны предстоящим браком?

Вопрос застал Мидори врасплох. Они никогда не обсуждали её чувства по поводу замужества. Это было неуместно – служанка не должна была интересоваться мнением хозяйки о таких вещах.

– Почему ты спрашиваешь?

Юки нервно сжала и разжала пальцы.

– Просто… я беспокоюсь о вас, госпожа. Вы всегда были добры ко мне. Я хочу, чтобы вы были счастливы.

Мидори внимательно изучала лицо служанки, пытаясь понять истинную причину её беспокойства. Знает ли Юки о встречах с Хиро? Но это казалось невозможным – они были слишком осторожны.

– Этот брак – честь для нашей семьи, – наконец произнесла Мидори дежурную фразу, которую повторяла себе каждый день последние месяцы. – Долг дочери – подчиниться воле отца.

Юки горестно кивнула, словно именно такого ответа и ожидала.

– Конечно, госпожа. Простите мою дерзость.

Она вернулась к расчёсыванию волос, но Мидори чувствовала, что разговор не окончен, что за ним скрывается что-то большее. Однако момент для откровенности был упущен, и комната снова погрузилась в напряжённое молчание.

* * *

Портрет для господина Хаяши был почти завершён. Хиро добавлял последние штрихи, когда в комнату вошёл отец Мидори. Художник почтительно склонил голову, отступая от своей работы, чтобы господин мог оценить результат.

Господин Хаяши был суров и немногословен, но в вопросах искусства проявлял неожиданную страсть. Он долго изучал портрет дочери, его лицо оставалось непроницаемым.

– Вы уловили её сущность, – наконец произнёс он, и это была высшая похвала, на которую мог рассчитывать художник. – Достоинство, благородство, покорность традициям. Сын даймё Накамуры будет доволен своей невестой.

Хиро поклонился ещё ниже, скрывая выражение глаз.

– Благодарю за высокую оценку, господин Хаяши. Я лишь передал то, что увидел.

– Вы большой мастер, молодой человек, – рассеянно сказал старик, всё ещё рассматривая портрет. – Интересно, что бы вы увидели, если бы рисовали меня?

– Я был бы счастлив написать ваш портрет, господин, – не задумываясь, ответил Хиро. – В вашем лице читается история целой эпохи.

Господин Хаяши усмехнулся, морщины на его лице стали глубже.

– Эпохи, которая заканчивается, юноша. Мир меняется быстрее, чем нам хотелось бы. Слышали о чёрных кораблях, появившихся в заливе Эдо? Иностранцы все настойчивее стучатся в наши двери.

– Я видел их, господин, – тихо сказал Хиро. – Во время моих странствий я дошёл до побережья. Эти корабли выше самых высоких наших храмов.

Господин Хаяши метнул на него острый взгляд.

– И что же вы думаете об этом? Должна ли Япония открыть свои двери иностранцам?

Хиро понимал, что этот разговор мог быть проверкой. В стране всё острее становился конфликт между сторонниками открытия страны и теми, кто хотел любой ценой сохранить изоляцию.

– Я думаю, господин, – осторожно начал он, – что река не может течь вспять. Но мудрый человек способен направить её течение так, чтобы она питала его поля, а не разрушала их.

Господин Хаяши долго молчал, изучая лицо художника.