Но что она решит делать с тем, что увидела, могло изменить всё.

С каждым утром Мидори просыпалась всё раньше. Сон уходил легко, уступая место предвкушению. Этот час перед рассветом стал её сокровищем – воздух, наполненный тайной, тишина, не нарушаемая суетой дома, и Хиро, ждущий у старого пруда.

За прошедшую неделю их тайные встречи стали неизменным ритуалом. Мидори быстро училась древнему искусству движения, которое Хиро называл "танцем ветра". Её тело, привыкшее к статичным позам и церемониальным жестам, постепенно обретало новую свободу. Иногда ей казалось, что она действительно чувствует потоки энергии, о которых говорил учитель.

– Ваши движения становятся увереннее, госпожа Мидори, – заметил Хиро, когда они завершили утреннюю практику. Свет раннего солнца золотил края облаков, обещая ясный день. – Вы схватываете суть быстрее, чем я ожидал.

– У меня хороший учитель, – ответила Мидори, и её глаза на мгновение встретились с его, прежде чем она опустила взгляд. Эти моменты откровенности между ними становились всё чаще, маленькие искры, грозившие перерасти в опасное пламя.

– Позвольте показать вам кое-что, – Хиро достал из своей сумки небольшой свиток и развернул его перед Мидори.

Это был набросок – она сама, выполняющая одно из упражнений у пруда. Несколько стремительных, уверенных линий туши передавали движение с поразительной точностью. Но больше всего поражало то, как Хиро изобразил её лицо – безмятежное, сосредоточенное, свободное от тех масок, которые она носила в присутствии семьи.

– Это… – Мидори не нашла слов. – Как вы увидели это?

– Я вижу вас такой, какая вы есть на самом деле, – просто ответил Хиро. – Не дочь господина Хаяши, не будущая жена даймё, а просто Мидори. Женщину с душой, подобной горному ручью – тихой на поверхности, но полной скрытой силы.

Она почувствовала, как сердце болезненно сжалось. Никто никогда не видел её настоящую, никто не утруждал себя попытками заглянуть глубже тщательно отполированной поверхности.

– Оставьте его мне, – тихо попросила она, указывая на рисунок. – Пожалуйста.

Хиро заколебался.

– Это было бы неосторожно. Если кто-то найдёт…

– Я спрячу его там, где никто не найдёт, – настойчиво сказала Мидори. – Это всё, что у меня останется… после.

После. Слово повисло между ними, тяжёлое и неотвратимое, как зимние облака, предвещающие снегопад. Через пять дней в поместье прибудет её жених. Через неделю она покинет дом отца. Их тайные встречи закончатся, как сон с приходом утра.

Хиро молча протянул ей свиток, и когда их пальцы соприкоснулись, ни один из них не спешил отстраниться.

– Мидори-сама, – неожиданно произнёс Хиро, опуская формальное обращение "госпожа", – могу я написать ещё один ваш портрет? Не официальный, для вашего отца, а… настоящий.

– Где? Когда? – её сердце забилось чаще.

– Сегодня вечером. Есть особый свет, когда солнце садится, – он говорил почти лихорадочно, словно боялся передумать. – Я знаю место на западной стороне сада, куда никто не заглядывает. Там растёт старый клён, его листья сейчас цвета бронзы и золота.

Мидори знала это место. Знала, о каком свете говорит Хиро. В детстве она часто пряталась там с книгами, которые отец считал неподходящими для юной леди.

– Это опасно, – прошептала она, но её глаза уже сказали "да".

– Жизнь без риска – всё равно что картина без цвета, – ответил Хиро, и в его голосе звучало обещание чего-то большего, чем ещё один портрет.

* * *

Юки расчёсывала длинные волосы Мидори, готовя её к дневным занятиям. В комнате царила необычная тишина. Обычно служанка болтала без умолку, рассказывая последние сплетни из кухни или деревни. Но сегодня её движения были механическими, а взгляд – отстранённым.