– Просто будьте собой, – ответил Хиро, берясь за кисть. – Забудьте о правилах. Забудьте обо всём, кроме этого момента.

Его слова были похожи на освобождение. Мидори глубоко вздохнула и позволила своему телу расслабиться. Впервые за долгое время она не думала о том, как выглядит со стороны, не следила за каждым своим движением. Золотистый свет заходящего солнца согревал её лицо, ветер шептал в листьях клёна, а Хиро… Хиро смотрел на неё так, словно видел нечто невероятно прекрасное.

Рука художника двигалась по бумаге быстро и уверенно. Он не делал предварительных набросков, не останавливался, чтобы исправить линию. Кисть словно сама находила нужное направление.

– Расскажите мне о своих странствиях, – попросила Мидори, не желая, чтобы тишина разделяла их в эти драгоценные минуты. – Что вы видели в мире за пределами этих стен?

Хиро улыбнулся, не отрываясь от работы.

– Я видел рассвет над священной горой Фудзи. Снег на её вершине становится розовым, когда его касаются первые лучи солнца. Видел океан во время шторма – никогда не чувствовал себя таким маленьким и одновременно таким живым. Был в храмах, где монахи годами сидят в медитации, пытаясь постичь истину.

Его голос, тихий и глубокий, околдовывал Мидори. Она закрыла глаза, представляя всё, о чём он говорил, и на мгновение ей показалось, что она сама идёт рядом с ним по этим дорогам, видит эти закаты, чувствует эту свободу.

– А что ещё? – спросила она, не открывая глаз. – Что было самым прекрасным из всего, что вы видели?

На мгновение наступила тишина, нарушаемая лишь шорохом кисти по бумаге. Затем Хиро тихо произнёс:

– Самое прекрасное я вижу прямо сейчас.

Мидори открыла глаза и встретилась с его взглядом – открытым, искренним, полным чувства, которое не нуждалось в словах. В этот момент между ними рухнули все барьеры – социального положения, приличий, обязательств. Остались только мужчина и женщина, чьи души узнали друг друга вопреки всем преградам.

Хиро отложил кисть и медленно поднялся. Мидори тоже встала, не в силах отвести от него взгляд. Они стояли так близко, что она могла чувствовать тепло его тела, видеть каждую чёрточку его лица, позолоченного закатным солнцем.

– Мидори, – прошептал Хиро, впервые называя её просто по имени, без почтительных приставок. Его рука осторожно коснулась её щеки, словно он боялся, что она рассеется как сон. – Я знаю, что не имею права…

– У сердца свои права, – тихо ответила она, вспоминая строчку из старой поэмы.

Их губы встретились – осторожно, нежно, словно два мотылька, касающиеся крыльями. Этот поцелуй длился всего мгновение, но для Мидори он содержал в себе целую вечность. Все сомнения исчезли. Все барьеры пали. Все маски были сброшены.

Внезапно тишину вечера нарушил резкий треск сломанной ветки. Мидори и Хиро отпрянули друг от друга, мгновенно вырванные из своего мира в реальность, полную опасностей и запретов.

На краю поляны стояла Юки, её лицо было белым от ужаса. Она видела всё.

– Госпожа! – выдохнула служанка. – Ваш отец… он ищет вас. Посланник от семьи Накамура прибыл раньше срока. Он… – Юки запнулась, её взгляд метался между Мидори и Хиро. – Он ждёт вас в главном зале.

Мидори почувствовала, как земля уходит из-под ног. Время, которого и так было мало, внезапно сократилось до нескольких мгновений.

– Иду, – сказала она, пытаясь вернуть самообладание. – Юки, помоги мне привести себя в порядок.

Служанка поспешила к ней, её движения были механическими от шока. Мидори бросила последний взгляд на Хиро, который стоял неподвижно, как статуя. Его глаза, полные боли и решимости, говорили о многом, но времени для слов уже не было.