Ева застыла, карандаш выпал из ослабевших пальцев. Это было не похоже ни на что. Ни на гипноз, ни на действие известных ей психотропов. Это было глубже, тоньше. Оно не ломало волю – оно ее обволакивало, убаюкивало.

Она заставила себя посмотреть на обитателей зала. Их "повседневная жизнь" продолжалась. Вот пара, только что вышедшая из одного переплетения тел, лениво потягиваясь, присоединилась к другой группе, где уже шло неспешное, но методичное исследование эрогенных зон друг друга. Их тела, гладкие и блестящие, казалось, были покрыты тончайшей пленкой какой-то перламутровой слизи – возможно, выделениями самого города, или их собственной, измененной физиологии. Капли этой слизи сверкали на их коже в призрачном свете, стекали по изгибам тел, собирались в ложбинках, придавая их движениям еще большую текучесть и чувственность. Все происходило без спешки, без видимой страсти, но с какой-то всепоглощающей сосредоточенностью, словно это был единственный смысл их существования. И снова – ни звука, кроме общего ритмичного гула и влажного шлепанья тел.

Шепот в ее голове стал настойчивее. Теперь к ощущению покоя добавились образы. Размытые, но невероятно соблазнительные. Ощущение полета. Растворения в теплом, пульсирующем свете. Слияния. Бесконечного, всепроникающего удовольствия, лишенного границ и запретов. Удовольствия, которое обещало забвение всех проблем, всех потерь, всей той грязи, из которой состоял ее прежний мир.

"Так, подруга, ты ко мне в голову не лезь, – мысленно рявкнула Ева, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони. – Там и без тебя тесно от тараканов научного склада. И вообще, я замужем за наукой, а она дама ревнивая, посторонних мыслей не терпит".

Она попыталась сосредоточиться на анализе. Психическое воздействие? Телепатическая проекция? Массовая галлюцинация, вызванная спорами? Но шепот не был агрессивным. Он был ласковым, убеждающим, как голос матери, уговаривающей капризного ребенка съесть ложечку каши. Только эта "мать" предлагала не кашу, а полный отказ от себя в обмен на вечное блаженство в ее органических объятиях.

Ева затрясла головой, пытаясь сбросить наваждение. Но образы и ощущения не уходили. Они становились ярче, настойчивее. Она почувствовала, как ее собственное тело начинает отзываться на этот безмолвный зов – по коже побежали мурашки, дыхание участилось, внизу живота снова возникло то щекочущее, тревожное чувство, но теперь оно было смешано с чем-то еще – с тягой, с запретным любопытством.

"Нет. Какого черта!" Она вскочила на ноги, чувствуя, как паника начинает затапливать ее изнутри. Это место не просто хотело ее тела. Оно хотело ее разум. Ее душу, если таковая у нее еще осталась после всех жизненных перипетий.

Она огляделась диким, загнанным взглядом. Обитатели Вермикулы продолжали свои неспешные, чувственные игры, не обращая на нее ни малейшего внимания. Но Ева теперь знала – они были лишь марионетками, подключенными к этому гигантскому, всепоглощающему организму. И этот организм, эта "Мать", теперь знала о ней. И она протягивала к ней свои невидимые, но невероятно сильные щупальца.

Шепот усилился, на мгновение превратившись почти в неслышный крик блаженства, обещания, требования. Ева зажала уши руками, хотя понимала всю бессмысленность этого жеста. Голос звучал не снаружи. Он звучал внутри.

И в этот момент она поняла, что ужас только начинается. Настоящий ужас. Тот, что не просто пугает, а медленно, методично стирает тебя, превращая в нечто иное, покорное, растворенное в коллективном, безликом "мы".

Глава 5: Арсений