Автор утверждает: позиция экономистов, требующих невмешательства государства в рыночные отношения (вместо «государство» Сорос употребляет термин «власть»), глубоко ошибочна и чревата самыми непредсказуемыми последствиями для самого рынка в виде «экономических пузырей». «У каждого экономического пузыря, – пишет он, – есть два компонента – тенденция, которая превалирует в реальности, и неверное истолкование этой тенденции. Постепенно они пересекаются и образуют пузырь. В последние два десятилетия тенденцией являлось то, что кредиты росли быстрее валового национального продукта в США и в мире в целом. Если посмотреть на то и на другое вместе, то можно увидеть параболическую кривую. Неверная интерпретация, которая разожгла эту тенденцию, заключается в том, что рынки в состоянии скорректировать такого рода излишек, и это привело к серии дерегулирующих и либерализационных мер. Дерегулирование укрепило и рост кредитов, и веру в то, что рынки могут самокорректироваться. Но в реальности в последние два года произошло немало финансовых кризисов, и каждый раз власти были вынуждены вмешиваться, чтобы исправить ситуацию».

Поскольку вмешательство властей в разных странах оказывается разным по характеру и интенсивности, продолжает Сорос, глобальный финансовый рынок оказывается в состоянии рецессии[23]. Надежды на то, что ситуацию могут выправить развивающиеся рынки стран Азии и Латинской Америки с их бурным экономическим ростом и дешевой рабочей силой, по Соросу, лишены оснований. «На подходе товарный бум, и это помогает некоторым развивающимся рынкам, хотя не всем, – говорит он. – Это в некоторой степени служит компенсацией, но развивающиеся рынки – это лишь 30 процентов мировой экономики; развитые рынки составляют 70 процентов. Так что развивающиеся рынки не в состоянии давать полной компенсации. И они порождают дополнительную проблему, выражающуюся в инфляционном давлении, которое ведет к повышению стоимости продовольствия и топлива. Это одна из причин, по которой властям по всему миру будет сложно справиться с кризисом: экономический спад умножается на инфляционное давление». И – вывод, к которому приходит автор «Новой парадигмы финансовых рынков»: «Пришло время проявить тревогу по поводу сохранения благосостояния. Мы вступили в период великого разрушения благосостояния. Так что вы должны быть очень консервативны – или очень проворны».

У Сороса не нашлось слов в защиту таких «нерыночных» составляющих рынка, как нравственность и совесть. Но вот что касается мнимого всесилия и самодостаточности рынка, прежде всего рынка финансового, тут диагноз Джорджа Сороса оказался безупречен: на деле это всего лишь «экономические пузыри», которые без соответствующей «настройки» со стороны государства лопаются в самое неподходящее время и в самых непредсказуемых местах.

Смитовскую взаимосвязь рынка и совести верно ухватил современный немецкий экономист Марион Денхофф. В книге «Границы свободы: капитализм должен стать цивилизованным» он пишет: «Если рынок некритически идеализируется, если он не ограничивается этическими рамками, если вырождается в “хватай, кто сколько может”, то рано или поздно прозвучит призыв к сильной руке, которая наведет порядок и справедливость» (книга Денхоффа адресована западному, прежде всего немецкому читателю, но кажется, будто она написана в назидание нам, смутно представляющим, что это за чертовщина такая – смитовская «невидимая рука», из которой выхолощены понятия совести и нравственности, и потому ради «наведения порядка и справедливости» может быть заменена денхоффской «сильной рукой»).