— Ты, девка, это брось! Бабья доля такая — служить и покоряться. Барыня тебе приданое даст, вольную, станешь почти хозяйкой, — обернулась она на пороге, когда Ладу толкнули на наскоро собранную постель из соломенного тюфяка. — А иначе, беду накличешь. И на свою дурную голову, и на тех, кто тебе дорог.

Хотела прибавить что-то ещё, но так и не решилась. Махнула рукой и вышла, заперев накрепко дверь. Мир вокруг Лады погрузился во тьму.

5

Первые дни Ладу почти никто не беспокоил. Девка, что приносила еду и убирала ведро, оказалась глухонемой. Раньше Лада видела её на кухне, Глафа, как звали девушку, была сиротой, как прибилась к дому почти никто не помнил, это было ещё до того, как Лада поступила в услужение к барыне, а в деревне помнили лишь, что однажды в начале лета Глафа вышла из лесу, девочкой ещё лет четырнадцати, нечесаная, немытая, мычала и жестами объяснялась.

Справки навели, отец Дионисий написал в соседний приход, и лишь спустя несколько месяцев пришёл ответ: пожар был в избе, родители угорели, а девочка исчезла. Но было то по весне ещё, значит, всё сходилось, девку и пожалели, барин распорядился, раз всё после Троицы случилось, взять в дом, но Глафа быстро прибилась к кухне и стала помогать. Чистить кастрюли, горшочки, противни, лишь к печи боялась приближаться. Открытого огня страшилась до истошного крика, но то и понятно.

А отмывала грязную посуду так, что любо-дорого посмотреть.

Так и оставили её в услужении.

Лада видела её в доме пару раз и то мельком. И всякий раз оглядывалась на худую девичью фигуру, гадая, что в ней не так. Сердцем чувствовала подвох, но списывала всё на страшную историю. У Глафы щека была слегка обезображена и глаз косил, говорят, недобрый знак. Да ещё говорили, что выбраться из того пожара было невозможно.

— Ты можешь передать весточку в деревню? — Лада не собиралась сидеть сложа руки.

Вскоре после заточения ей принесли свечку в подстаканнике, и она восприняла это как добрый знак.

Первый день Глафа дичилась и убегала тем быстрее, чем Лада пыталась с нею заговорить. Но сегодня с самого утра служанка смотрела исподлобья и ждала чего-то.

— Можешь?

Глафа не ответила. Собрала пустую глиняную миску и стакан, попятилась к выходу, но Лада перехватила руку девушки и снова принялась увещевать:

— Пожалуйста, Глафирочка, ну что тебе стоит! Я ленту подарю, смотри, мне её барыня отдала, а я тебе подарю.

Распутала косу и протянула служанке голубую ленту.

— Вот её покажи тому, кому скажу. И твоя станет. Возьми. Просто передай, что я здесь, — тут Лада осеклась, соображая, как же глухонемая передать послание сможет, но потом решила, что как-нибудь сладит. В деревне знают, кто такая Глафа, откуда она, а Богдан, должно быть, уже догадался, что с Ладой беда приключилась.

Она всё переживала, что любимый, не найдя вчера Ладу под ивой в условленный час, отправится в поместье её разыскивать. Впрочем, она утешала себя тем, что такое случалось уже. Лада иногда не могла явиться в место встречи, Богдан знал о том, но один день, положим, он бы пропустил, а второй? Нет, сегодня точно стерпеть не сможет!

Лада переживала за Богдана больше, чем за свою судьбу.

За себя что печалиться? Барыня посерчает да смилостивится, приказчик Тихон сам всё слышал, он поймёт, что она никак не может быть ему женой. А если нет, то она сама ему откажет. Приказчик — человек вольный, а она крепостная, но Тихон вхож к барину, доверием его пользуется, может, попросить за неё, чтобы разрешили Ладе и отцу выкупиться.

Да и что приказчику пользы от такой жены? Она моложе Тихона на много лет, а на сколько много, Лада не ведала, но привыкла считать приказчика человеком солидным. Почти ровесником отца. И в делах приказчьих не ведает, не интересуется, Тихону домовитая нужна, вдовая. Так её отец рассуждал, так и она мыслила.