— Но коли по доброй воле откажешься от него, под венец пойдёшь, то будет всем лучше. И твоего в покое оставят. Только решай быстро!

— А Богдан? Могу с ним повидаться напоследок?

— Сказано, не дури! — баба Хрися тяжело поднялась на ноги и переваливающейся походкой направилась к двери. — Через час за ответом приду!

2. Глава вторая. Выбор

1

Поначалу Лада даже не думала отказываться от жениха, кого выбрало сердце. Раз бабу Хрисю прислали увещевать непокорную, значит, зачем-то понадобилось её согласие, стало быть, отец Дионисий с Богданкой уже добрались до барина и попросили о милости. Барин, Мирон Велимирович, перед которым трепетала вся округа, был крут в гневе, но Бога боялся. Пожертвовал на местный храм за все года столько же, сколько стоила вся деревня Красные Ветрила.

Священнику богобоязненный перечить не посмеет, отец Дионисий почитался местными чуть ли не святым, если бы не грозил за то грехом лицемерия и карами небесными на головы тех, кто не понимает закон Божий не из заблуждения, а по льстивой надобности. Суровый был отец Дионисий, хотя скоро, он сам так говорил, призовёт его Отец Небесный.

И всё же пока не призвал Ладе и Богдану на радость. Его покойная супружница не зря матери Лады пообещала, что обвенчают дочь в свой час в той самой церкви, где и крестили. Лада почему-то не любила бывать в храме, неуютно ей там становилось, зябко, образы со стен смотрят осуждающе, вот того и гляди пальчиками погрозят, так в детстве казалось. А после в девичью пору стало мерещиться, что святые и даже Богородица смотрят на неё печально, будто нет спасения заблудшей душе.

Лада пробовала молиться, желая доверить решение своего вопроса высшим силам, но сама чувствовала: за словами — пустота. Когда прошло достаточно времени, чтобы баба Хрися вернулась, в замке повернулся ключ. Лада встала на ноги, чтобы гордо отвергнуть все сделки с совестью и с сердцем, но в чулан пришла не нянюшка хозяйки, а Глафа.

Глухонемая несла полупустое ведро с водой, из открытого проёма двери потянуло свежестью озёрной, Лада спросить хотела, отнесла ли немая ленту к Богдану, да та сама разжала пустую руку, чтобы затворница увидела свой подарок.

— Снесла? — спросила Лада шёпотом, будучи уверенной, что Глафа пришла втайне от бабы Хриси. Не могло быть у них общих дел.

Девица кивнула. Поставила ведро на пол, прижала палец к губам, призывая молчать, и поманила Ладу. Подойди, мол, и лампу возьми.

Лада вдруг вся затрепетала, будто её на волю выпустить собирались. Почувствовала лёгкость в груди, желание прикрыть рот ладонями, чтобы смех наружу не вырвался. Откуда поселилась такая уверенность, что всё будет хорошо? Ноги сами пошли к Глафе, а та только улыбалась хитро и всё махала, звала к себе.

А потом как схватит Ладу за руку и потянула вниз, присесть на корточки. Лампу поставили на тот самый табурет, на котором давеча баба Хрися сиживала, Глафа села на пол и принялась что-то тихонько насвистывать, пальчиком круги на воде выписывать. Протянула Ладе, которая ни могла пошевелиться, ленту и знаком показала: бросай в воду.

Подчиняться не хотелось, Ладе сделалось так тоскливо, будто стоит она на берегу озера Ильмень и раздумывает, глядя на его спокойные воды, уж не бросится ли с горя, оглядывается, не остановит ли кто, хочет, чтобы остановили, а вода уже шепчет: «Здесь песни слагают о любви, здесь девы вечно молоды! Иди к нам, сестрица, ступай по водице, под озером хватит на всех нас землицы».

Голос тоненький и в тоже время сильный, красивый, чарующий. А за спиной непроглядный тёмный лес, скоро из него выйдут люди и уведут её к постылому жениху.