Апогей же его деятельности по привлечению Венеции на сторону России пришелся на 1770 г.[971]

В марте 1770 г., накануне начала боевых действий в Греции[972], Маруцци сообщал венецианскому правительству посредством своего конфидента Драганича, что Россия надеется на сотрудничество с республикой. Как бы от своего имени Маруцци добавлял – и это станет его основным аргументом в споре с венецианскими политиками, – что Венеции следует немедленно связать себя договором с Россией, поскольку после завоеваний в Средиземном море Екатерина II уже не будет заинтересована в дружбе переживающих не слишком хорошие времена венецианцев. Кроме того, союз с Россией мог бы избавить республику от постоянных проблем с греческим населением венецианских островов, на которое Петербург имел определенное влияние[973]. Впрочем, в укреплении связей с Венецией нуждалась и Россия, поскольку отношения между русским и австрийским дворами в этот период значительно ухудшаются: в марте 1770 г. Вена фактически заблокировала назначение русского консула в Триесте (на это место Екатерина прочила грека Антона Папу)[974].

Развитие событий в Морее в апреле 1770 г. увеличило шансы Маруцци добиться своего: его доводы становились весомее, мнения венецианских политиков относительно союза с Россией стремительно дифференцировались. Основным противником Маруцци по-прежнему оставался венский двор, внимательно наблюдавший за развитием ситуации в Средиземноморье. В то же время поверенный надеялся, что успехи русского флота позволят склонить общественное мнение Венеции на сторону России и изменить вектор ее внешней политики. Получив информацию о колебаниях в венецианском правительстве, Маруцци в начале мая 1770 г. доводил до его сведения через Драганича, что готов послужить посредником в переговорах по созданию альянса, однако лишь в том случае, если будет уверен в серьезности намерений венецианцев. Тогда же Маруцци составил и подал специальное отношение к Сенату с изложением всех преимуществ от союза России и Венеции. В качестве одного из «сильных» доказательств Маруцци использовал возможные экономические последствия от ослабления турецкого влияния в Морее: Венеция могла бы претендовать на часть владений Турции в Европе и тем самым поправить свои финансовые и торговые дела. Ситуация в Архипелаге, по мнению Маруцци, делала такое развитие событий весьма вероятным, несмотря на статус кво, зафиксированный в 1718 г. миром в Пассаровице, по которому Венеция как раз потеряла свои земли на Пелопонесе. При всем том, документ был написан Маруцци в самых общих выражениях и, дабы предоставить Сенату необходимую свободу действий, содержал принятые в дипломатии формулы благодарности за расположение венецианцев к русским[975].

Однако усилия Маруцци оказались тщетны, и виной тому – дипломатическое противодействие Австрии. В решительный момент венецианских дебатов о преимуществах и недостатках союза с Россией австрийский канцлер Кауниц, обычно сообщавший венецианскому послу свое мнение о политике республики весьма уклончиво, выступил в беседе с новым венецианским посланником в Вене Д. Градениго с прямым осуждением любых дипломатических контактов Венеции с Россией. 18 апреля 1770 г. венецианский посланник в Вене писал Сенату, что Кауниц весьма скептически смотрит на экспедицию русского флота в Морею и сомневается в способности русских закрепиться как на Пелопонесе, так и в Молдавии и Валахии. Кауниц утверждал, что Екатерина II стремится лишь «идти напролом» («casser les vitres») и не будет соблюдать условий международного права. Кроме того, ресурсы России не безграничны, и турки сумеют этим воспользоваться и победить в войне. По сумме всех приведенных аргументов, заключал Кауниц, Венеции необходимо строжайшим образом придерживаться статей мирного договора с Оттоманской Портой. 5 мая 1770 г. Градениго доносил Сенату о словах Кауница по поводу того, что Венеции не следует бояться России, и о призывах не поддаваться на уговоры Петербурга