Слова австрийского канцлера быстро возымели должный эффект: Сенат отказался от предложений Маруцци, которому лишь оставалось жаловаться в разговорах с Драганичем об упущенных Венецией возможностях и убытках от решения прервать переговоры о трактате. Аргументация Маруцци в мае 1770 г. не изменилась: он делал упор на скорое взятие русскими войсками Константинополя (хотя в это время Морейская операция терпела поражение) и на масштабную ревизию средиземноморской политики, в которой венецианцы будут занимать еще более скромное место, чем ДО ВОЙНЫ[977].

В середине мая Маруцци подал в Сенат дополнительный меморандум о русско-венецианских отношениях, однако ответа на него он так и не получил: повинуясь распоряжению Кауница, Сенат предпочел сделать вид, что русского поверенного в Венеции не существовало. В ответ Маруцци уверял венецианские власти (в беседе, записанной Драганичем 31 мая 1770 г.), что своим пренебрежением Сенат оскорбил не только его лично, но и петербургский двор, о чем он будет вынужден сообщить Екатерине[978]. Конфликт между русским поверенным и венецианским правительством продолжал разгораться: 30 июня 1770 г. новый состав совета венецианских министров «Collegio dei Savi» запретил венецианским нобилям контактировать с Маруцци; при этом не только он, но и члены его семьи лишались права называться венецианскими патрициями: по законам республики, венецианский дворянин не мог быть министром иностранного двора на своей родине. Однако этот запрет изображался как демонстрация уважения к Екатерине и ее поверенному со стороны Венецианской республики – ведь отныне Маруцци мог считаться полноправным посланником[979]. Одновременно Турция, через венецианского посла в Константинополе, выразила протест в связи с финансовой активностью врагов Оттоманской Порты в Венеции. Венецианский Совет предполагал, что турки намекали на деятельность Маруцци. Посланнику в Константинополе было передано, что Маруцци не является более венецианским дворянином, а наоборот, иностранным дипломатом второго ранга, абсолютно независимым от республики и ее юрисдикции. В свете последнего обстоятельства венецианское правительство не могло нести ответственность за действия Маруцци. Наконец, в «Collegio dei Savi» полагали, что важным результатом декрета о лишении Маруцци прав венецианского нобиля явится снижение степени информированности русского посланника о делах республики, следовательно ему сложнее будет извещать греков и русских в Леванте и на Балканах о венецианских военных проектах, как он это делал прежде[980].

Непосредственно после появления декрета Маруцци изложил свою точку зрения на проблему в письме к А.М. Голицыну и Н.И. Панину. Поверенный уведомлял сановников о демарше венецианцев и отмечал, что императрица должна добиться уважения к собственному дипломату[981]. Отныне деятельность Маруцци оказывалась значительно затруднена.

В итоге, Маруцци задумался о переезде из Венеции в одну из других итальянских столиц[982], в чем и состояла конечная цель политики венецианцев. Братья Маруцци, Ламбро и Константин, в соответствии с решением властей[983], отделили свое имущество от доли, принадлежавшей Пано Маруцци, и 5 июля 1770 г. добились возвращения им венецианского дворянства. Впрочем, все это не избавило семью Маруцци от подозрений, что они найдут способ тайно помогать Пано и грекам в войне с турками.

Суть конфликта и возмущения Маруцци заключалась в том, что венецианские власти самочинно объявили его русским посланником без соответствующего решения Екатерины II, назначившей маркиза лишь поверенным. Наказание проистекало исключительно из сущности нового статуса Маруцци, который мог быть ему дарован лишь из Петербурга, но никак не из Венеции