Историк Роберто Чесси объяснял запоздалое лишение Маруцци прав венецианского нобиля (ведь Маруцци занимался активной деятельностью по подготовке операций русского флота с конца 1768 г.!) желанием предупредить русского поверенного относительно уместности его дальнейшей деятельности. В конце июля 1770 г. Драганич докладывал, что Маруцци огорчен санкциями и ставит в вину «Collegio dei Savi» единоличное принятие решения, без совета с Сенатом, который являлся гарантом дипломатической активности Маруцци. Главным виновником сложившейся ситуации Маруцци называл прокуратора Ф.Л. Морозини. К концу августа 1770 г. стало окончательно понятно, что главное в миссии Маруцци не удалось: Венеция приняла решение держаться австрийской внешней политики, и осенью 1770 г. регулярные беседы Маруцци с Драгановичем прекратились[987]. В сентябре того же года русский посланник в Вене Д.М. Голицын открыто высказал венецианскому послу Градениго свое сожаление по поводу ситуации, возникшей вокруг Маруцци, прибавив, что российская императрица испытывает по данному поводу сходные чувства[988]. Характерно, что в депеше австрийского посланника в Петербурге Зедделера гр. Кауницу от 5 октября 1770 г. фиксировались многочисленные слухи о планах Екатерины II назначить собственных представителей при итальянских дворах[989], что также сигнализировало о желании императрицы существенно изменить характер русской дипломатии в Италии.

Одновременно осложнились и финансовые операции Маруцци. В начале июля 1770 г. тосканский консул в Венеции Коттини сообщал, что Маруцци получил векселя из Петербурга стоимостью 900 тысяч флоринов и попытался немедленно продать их, дабы вырученные средства переправить в Ливорно на нужды русской эскадры в Леванте. Однако немецкие купцы, к которым традиционно обращался Маруцци, на сей раз отказались выкупить ценные бумаги. Маруцци удалось выручить векселя лишь в августе 1770 г., когда один из основных заимодателей Маруцци – купец Шальхаузер – согласился на его условия. В итоге за три недели Маруцци удалось достать полмиллиона флоринов. Впоследствии стали известны подробности сделки: сумма векселей равнялась 900 тысячам флоринов, деньги следовало получить в течение трех месяцев, из расчета 300 тысяч флоринов в месяц. Поручителями в сделке были банкирские дома Лондона, Парижа, Амстердама, Вены и Ливорно, гарантировавшие означенную сумму денег. Начало денежной операции было положено курьерским сообщением из Петербурга, в котором одобрялись действия русского поверенного в итальянских государствах[990].

Учитывая все вышесказанное, становится понятным скептицизм Екатерины II в адрес венецианцев, например, в ее письме Вольтеру от 9 августа 1770 г.: «С трудом гг. Венецианцы создадут что-либо великое: они слишком мудрят; они умствуют, когда нужно бы действовать; я согласна с вами, милостивый государь, что долго им не найти случая более благоприятного для возвращения того, что они потеряли»[991].

Злоключения Маруцци однако продолжались и позже. В сентябре 1771 г. Маруцци оказался замешан в следующую историю. Он получил из-за пределов Венецианской республики несколько драгоценных камней, немедленно конфискованных у него властями, поскольку они были выработаны за границей и оценивались как контрабанда. Тринадцать дней спустя после конфискации Маруцци запросил возврата камней, на что «Collegio dei Savi» отвечал отказом, мотивируя свое решение тем, что вердикт о конфискации был уже вынесен. Маруцци оспорил и эту резолюцию. Находясь в весьма деликатном положении, секретарь «Collegio» Дзулиан предложил Сенату решительно отказать Маруцци и на этот раз. Однако влиятельный венецианский политик Андреа Трон высказался против такой меры. С точки зрения права, утверждал Трон, ответ «Collegio» Маруцци был справедливым и логичным, более того, наглость этого «назойливого дипломатического насекомого» («molesto Insetto Diplomatico»), не знающего, как следует обращаться с государями, заслуживала решительного отпора. Однако, высказав эту мысль, Трон заметил, что прежде чем принять окончательное решение, следовало бы вспомнить о патенте, в котором определялись права русского поверенного. Если принять во внимание не его самого, но его статус, то было бы разумно вернуть драгоценные камни Маруцци. Нельзя забывать о том, что Маруцци до сих пор был полезным для петербургского двора инструментом и что Петербург, в силу преимуществ, если не престижа, мог отрицательно посмотреть на репрессии в адрес своего дипломата. Наконец, в настоящих обстоятельствах невозможно было похвалить политика в Венеции, который советовал из-за пустяка, хоть и справедливого, давать повод к пусть отдаленным смутам в гармоничных отношениях Республики и России, бесспорной хозяйки навигации в Архипелаге, которой к тому же нужны порты и припасы ввиду приближающейся зимы. Оппонент Трона Дзулиан, несмотря на представленные аргументы, продолжал настаивать на своей правоте: оскорбление, нанесенное требованиями Маруцци республике, с его точки зрения, было слишком велико. Он возражал Трону, что из-за камней русский двор не будет создавать себе врагов, а Маруцци является лишь простым распорядителем императорских векселей, реальная же политика зависит от Алексея Орлова. По итогам голосования в Сенате, в выдаче камней Маруцци было окончательно отказано