Если в Тоскане Орловым удалось создать необходимые условия для пребывания там флота Екатерины, то венецианские власти по-прежнему опасались русского военного присутствия в Италии. Тосканцы старались уверить венецианцев в том, что герцогство будет соблюдать нейтралитет, однако сами факты свидетельствовали, что контроль за русскими со стороны чиновников Пьетро Леопольдо не был строгим[962]. Почти одновременно, 27 мая 1769 г. флорентийский консул в Венеции Коттини сообщал о страхах венецианцев в связи с проводившимся в Генуе оснащением русских военных судов[963]. Сухопутные победы русских войск лишь усугубляли возрастающую тревогу венецианского правительства за судьбы принадлежащих Венеции колоний в начавшейся морской войне[964]. Россия же – посредством ее посланников при европейских дворах (в частности, в Лондоне и Вене) – продолжала уверять венецианцев, что их владениям в Средиземном море русский флот не причинит никакого вреда[965].

Еще в 1915 г. Роберто Чесси ввел в научный оборот весьма любопытный источник: хранящиеся в Государственном архиве Венеции записи разговоров Маруцци с неким Драганичем (эти записи Драганич переправлял в секретную полицию – «Inquisitori di Stato»). Драганич являлся своего рода «официальным» посредником между Маруцци и венецианскими властями: русский поверенный знал, что его беседы дойдут до сведения сенаторов, и в то же время по настроениям Драганича мог судить о позиции венецианцев в отношении его персоны. Как показывал Чесси, одним из ключевых эпизодов дипломатической миссии Маруцци стал 1770 г., когда его задачей было втянуть Венецию в конфликт с Турцией на стороне России.

По мнению Чесси, деятельность Маруцци имела следующие границы: с одной стороны, венецианский Сенат, в силу дипломатического статуса маркиза, не мог препятствовать ему частным образом защищать интересы своего двора[966], с другой – Маруцци никак не мог повлиять на решения Сената касательно сближения с Россией. В итоге, он вынужден был ограничиваться тем, что тайно вербовал на службу России новых людей и обеспечивал финансовую поддержку флоту, а Сенат пытался ему в этом воспрепятствовать[967]. Кроме того, деятельность Маруцци осложнялась не только непростыми отношениями с венецианским Сенатом[968] и негативными отзывами о его деятельности в Австрии, но и исключительной зависимостью маркиза от русского посланника в Вене Д.М. Голицына, которого Маруцци в одном из разговоров характеризовал как «человека достаточно ленивого, склонного к удовольствиям и удобству, не заботящегося о делах, небрежного и безразличного в том, что доставляет ему беспокойство»[969].

Весной 1770 г. с высадкой российского десанта и началом военных действий в Морее война подступила к границам Венеции. И вполне можно отнести к венецианцам слова, написанные императрице Ф.Г. Орловым 22 апреля 1770 г.: «Сначала никто не хотел верить, чтоб мы дошли до сего места, а еще менее, чтоб атаковали нашего неприятеля. Все думали: пошатавшися-де по морю и ничего не сделав, назад воротятся. Узнали теперь свою ошибку. Открыли глаза, не знают что думать и что делать, с удивления окаменели…»[970].

Неопределенность международной ситуации, как и нечеткость собственного статуса, характеризовавшие начало дипломатической миссии маркиза Маруцци, сменились периодом заметного усиления позиций российского поверенного.