– Ташечка, ведь он не нарочно… – проскрипела тетушка и сама заплакала.

Это ужасная бабья традиция в нашей семье – за компанию реветь и причитать. Тут еще, как назло, абсолютно хамски, то есть без стука, вошел сам Виктор. Он сразу пошел к сестре, но я встала поперек и помешала ему пройти. Виктор удивился, что я посмела ему перечить, и с укором посмотрел на меня, но я поступила пуще – развернула его за плечи и вытолкала. Кузен так изумился мне, что даже не стал сопротивляться. Дверь я заперла.

Взяв Наташу себе на руки, Агриппина Савельевна обняла ее и закачалась на месте. Я наблюдала за ними, пока не произошел стук в дверь. Думала, что это Виктор, и резко распахнула, чтобы на него накричать, но то была мамаша. Она испугалась моего резкого выпада, так что мне пришлось извиниться…

Итак, минут пятнадцать Наташа все не могла угомониться, так что я не выдержала и вылетела искать Виктора. Он сидел в своем кабинете и читал какие-то бумаги с лупой в руке. Смахнув ему все со стола, я встала перед ним и накричала:

– Всю жизнь вы нарочно убиваете Наташу! Хотя бы теперь, когда вы постарели, разве не может прибавиться к вам, помимо вашего смертельного спокойствия, еще и ума?! Изверг!

– Не кричи, Маша, будь умницей, – сказал он.

Я всегда ненавидела эту фразочку, поэтому взяла книжку из шкафа и кинула в него. Он испуганно подскочил и вперил в меня два своих шарообразных глаза. Я ужаснулась и стремительно вернулась к сестре.

Тем временем она уже сидела меж мамашей и Агриппиной Савельевной, смотрела на залитое солнцем окно и прислушивалась к веселому и беззаботному чириканью. Тотчас, только я затворила дверь, на подоконник к нам присел белый голубь. Все посчитали это благим знаком – Наташа разулыбалась и закрыла лицо руками, я припала к ней и обняла ее ноги, а мамаша и тетушка умилились между собой. Так все закончилось. Потом мы с Наташею остались наедине. Еще недолго я жалела ее, а потом мы легли вместе и стали говорить о незначительном.

Когда внизу послышалась любимая Наташина мелодия Бетховена «К Элизе», мы спустились. Разумеется, играл ее Виктор… Кому еще в нашем доме ее играть?! Тем временем Аполлинария Осиповна и мать ее уже сидели на диване, рядом с ними – Агриппина Савельевна, и стоял какой-то франт (потом узнала, что это муж Полины), облокотившись на фортепьяно. Наташа села в одиночное кресло, я присоединилась к тетушке.

Только Виктор завершил, как и всегда, блистательно, мы поаплодировали ему и поднялись на обед, за которым разговоры велись самые обычные. В основном говорила Аполлинария Осиповна. Мне показалось, что она много притворяется, пытается выдать желаемое за действительность. Впрочем, двуличной и лицемерной она была всегда, и меня это не удивило. Изменилась она только внешне, притом в худшую сторону, стала бледна, как поганка, меж бровей ее появилась заметная морщина. Щеки у ней не румянились, белки глаз поблекли, волосы потускнели, но в сущности были такими же коричневыми, как и всегда. Вообще ее птичье лицо стало еще более птичьим. Особенно ее противные губки, они вовсе вытянулись в трубочку и походили на клюв. А вот платье на ней было очень красивое, заграничное. Мамаша не раз интересовалась нарядом Аполлинарии Осиповны, на что та не по возрасту кокетничала и жеманилась от комплиментов. Муж Полины, Стефан, нахально таращился на Наташу и пытался к ней подластиться, как мартовский кот. Мне не понравился этот противный человек. Что интересно, Виктор замечал жесты Стефана Ивановича и бесился. Желваки его ходили туда-сюда, зубы скрипели, глаза злились. Если бы они могли стрелять огнем, то давно бы спалили этого Стефана.