– Как же она успела? Ведь я только приехал.

– Эх!.. Вы, мужчины, никогда не поймете нас, женщин. Ведь она только и видит, что соседей, коз да кур домашних, кошку Матильду да нас – родных и надоевших. Театров у нас нет, балов у нас нет… Имею в виду, как в столице вашей, таких помпезных у нас нет. Вы для Наташи – целое событие. И уж поверьте, как девица впечатлительная и пылкая, она в это событие, то есть в вас, с головой ушла.

– Но я ее знал деточкой, она мне кузина.

– Во-первых, не просто кузина, а троюродная, а во-вторых, знаю я вас, родственничков. И не надо мне глазами хлопать, Виктор Степанович. Не сразу теткой родилась, тоже когда-то была девочкой, имела братьев да кузенов, – строго завершила я и, потрепав ему плечо, пожелала спокойной ночи.

III

Г-н Ларионов проснулся раньше всех, около шести утра. Чувствовал себя вполне жизнеспособно, виски ему не сдавливало. Умывшись и приодевшись, Виктор Степанович растворил окна проветрить и вышел к березовой роще. Кое-где продолжали мелькать лужи от вчерашнего моросящего дождя, но земля не была скользкой и не оставалась на подошве прилипшим комком грязи.

Стремительно пройдя старый дуб, Виктор вошел в рощу и замедлил шаг. Прикасаясь ладонями к каждому дереву, он как бы здоровался с местом, а место – с ним. Кроны берез приветственно шушукались, с разных сторон до Виктора дотрагивались веточки или высокая трава. Невольный трепет охватывал его и сбивал неглубокое дыхание. Вскоре роща закончилась, и показалось заросшее тиной озеро, покрытое утренней туманной вуалью, знакомая развесистая ива, под ивой – простая скамья, а на скамье – женщина. Она сидела тихо, но держала в руках носовой платок, иногда поднося его к лицу.

– Кто вы? – спросил Виктор Степанович, женщина оборотилась.

Это была Полина. Ошеломленно поднявшись, она уставилась на него покрасневшими глазами.

– Виктор… – прошептала Полина и порывисто выступила в его сторону.

Пав пред г-ном Ларионовым на колени, она сцепила ему ноги объятием и завыла.

– Аполлинария Осиповна, встаньте сейчас же! – ужаснулся Виктор и хотел было отцепить женщину, но она еще больше сжала ноги его и еще больше возопила, моля простить ее за то, что она с ним сделала.

В конце концов г-н Ларионов отцепил ее и, отскочив, чуть не упал. Полина простерла к нему руки и преклонила голову на землю. У ней была истерика.

– Пожалуйста, Господи… Я раскаиваюсь и уж получаю по заслугам! Простите мне, Виктор Степанович, – рыдала Полина.

Подойдя к ней и подняв, Виктор усадил ее на скамью и прижал голову ей к своей груди. Аполлинария Осиповна казалась г-ну Ларионову все той же: глаза ее темные были слегка прикрыты уставшими ресницами, растущими прямо, но веки не были опущены, а круглы, посему выражение лица выглядело высокомерным и скучающим; волосы ее были темно-русыми, цвет их можно было назвать жженой карамелью; губы чуть выдавались, были строги, нос небольшой и с маленькой горбинкой придавал какой-то особенной величавости ее лицу.

– Я давно вас простил. Прекратите плакать, будьте умницей, – произнес г-н Ларионов, и плач Полины резко оборвался.

Она подняла голову и пораженно взглянула. Раскрыв рот, женщина так и прохлопала на него глазами, пока случайно не обронила:

– Какой же вы добрый… И всегда были.

– Слезы высохли, это хорошо, – улыбался Виктор Степанович. – Расскажите мне, как живете? Это отвлечет вас.

– Что?.. А… я… – потерянно пролепетала Полина и, ссутулившись, недолго помолчала. – Теперь я госпожа Багрянская. Живу по заслугам. Собираюсь в монастырь.

– За какие же такие «заслуги» уходят в монастырь? Вы ведь еще так молоды, так красивы, у вас вся жизнь впереди! Только не говорите, что из-за меня, мне это было бы неприятно.