Мы ещё долго обсуждали книги, плавно переходя от литературы к жизни, мечтам, страхам.

За окном мелькали едва различимые в темноте пейзажи, в вагоне то затихали, то возобновлялись разговоры, а мы всё говорили и говорили. О детских мечтах и взрослых разочарованиях, о красоте природы и городской суете, о сложных отношениях и простоте одиночества.

Мы не замечали бега времени. Мы говорили шёпотом, чтобы не потревожить других пассажиров. Наши руки несколько раз случайно соприкасались, и я чувствовал лёгкую дрожь, пробегающую по телу.

На мгновение между нами воцарилась тишина. Я открыл рот, чтобы предложить обменяться телефонами, но в этот момент Алина посмотрела на часы и встала.

– Спасибо за разговор, – сказала она, улыбаясь. – Мне пора. Моя станция уже скоро.

Я долго не мог уснуть, в голове крутились обрывки нашего разговора, перед глазами стоял её образ: глаза, улыбка, руки…

– Всё, хватит, – я резко открыл глаза, уставившись на верхнюю полку, на которой неряшливо, маркером, был нарисован мужской половой орган. – Что-то ты совсем размяк. Влюбляешься в первую встречную.

Мои слова звучали так, будто я хотел отрезвить себя. Внутренний голос насмехался над моим романтическим настроем.

– Ты что, забыл, как это больно? – шепнул я в темноту. – Когда кому-то доверяешь, а потом всё рушится?..

Чья-то грузная фигура, шатаясь, обрушилась на меня, выдернув из сна. Волна тошнотворного перегара ударила в ноздри.

Пальцы машинально потёрли глаза.

Взгляд метнулся к месту, где ещё несколько часов назад сидела Алина. Пусто.

«Хотя… может, оно и к лучшему».

Собрав пожитки, мы выбрались из поезда. Перрон встретил нас свежестью раннего утра и ослепительным солнцем.

– Ну что, готов к приключениям? – обратился я к Мишке.

Он сонно кивнул, потягиваясь и зевая.

– Слушай, а кто это был? – спросил он, прищуриваясь. – Мне показалось, ты ночью с кем-то разговаривал.

– Ни с кем… тебе показалось. Давай, шевелись. Нас горы ждут.

Станция производила впечатление театральной декорации, забытой после спектакля. Обшарпанное здание вокзала с облупившейся краской и треснувшими стёклами навевало тоску. Несколько скучающих пассажиров на платформе казались актёрами, забывшими свои роли, а редкие поезда – случайными гостями на этой заброшенной сцене.

Наш путь лежал к деревне, притаившейся у станции. Утренний туман нехотя таял, обнажая взору мозаику покосившихся заборов и избушек.

Деревня встретила нас безмолвием.

– Похоже, туристы здесь – явление столь же редкое, как пингвины в Сахаре, – хмыкнул Мишка.

– Ну и зашибись, – ответил я, совершая акробатический прыжок через лужу. – Меньше шансов столкнуться с ордой блогеров, вооружённых до зубов селфи-палками.

Наконец, после блужданий по лабиринту сельских улочек, достойных средневекового города, мы наткнулись на магазин. Вывеска гласила: «Продукты», хотя половина букв, вероятно, сбежала в поисках лучшей жизни.

– Наконец-то! – Мишка толкнул дверь. Та отозвалась протяжным скрипом, напоминающим стоны грешников у врат преисподней.

В помещении господствовала клаустрофобная атмосфера, разбавленная тусклым освещением. За прилавком восседала дремлющая продавщица, чья внушительная фигура вызывала ассоциации с массивными памятниками советского периода.

– Доброе утро, – произнёс я голосом, больше подходящим для пробуждения спящей красавицы.

Продавщица вздрогнула и уставилась на нас взглядом, которым обычно встречают иноземных захватчиков.

– Чего надо? – буркнула она тоном, не предвещающим ничего хорошего ранним посетителям.

Мы торопливо собрали нехитрый набор путешественника: растворимый кофе, гарантирующий вкус прошлогодних опилок, сигареты с намёком на никотин, пару шоколадок, достойных места в палеонтологическом музее, и бутылку воды, прозрачность которой вызывала смутные сомнения.