Рильке и Толстой: Диалоги о Боге. Книга 2 Владислав Цылёв

Лев Толстой (1828—1910) и Райнер Мария Рильке (1875—1926) – два выдающихся духовидца и творца, которые в поисках смысла жизни и бессмертия шли разными, но самоотверженными путями. Оказавшись «лицом к лицу» в 1900 году в Ясной Поляне, они, столь разные по темпераменту и убеждениям, так и не смогли достичь взаимопонимания. И это не удивительно, ведь чтобы великие души по настоящему узнали друг в друга и заговорили на одном языке, им нужен простор вечности.

Остаётся только догадываться о содержании их яснополянских бесед, но по прошествии ста лет та недосказанность, которая возникла в разговоре между ними, становится всё более животрепещущей и красноречивой.

Чтобы восполнить зияющий пробел от той встречи, данная публикация представляет собой попытку воссоздать возможный разговор Толстого и Рильке, и единственным подспорьем для этого будут цитаты из их произведений и писем.

Продолжая диалоги, начатые в книге «Рильке и Толстой: художник и бог»1, центральной темой которых является искусство, данный сборник охватывает более широкий круг тем, главной из которых является вера и Бог.

Настоящая публикация не преследует раскрытие темы Бога в творчестве Рильке или Толстого. Мне, как почитателю гениев этих двух самобытных художников, в первую очередь важен их духовный опыт, который проявляется ещё ярче и полнее, когда позволяешь столь непохожим творцам вести умозрительный диалог.

Именно опыт, а не слова, роднит эти две великие души. Ибо обитель у них одна – озарённый разум и сердце.

А потому каждый диалог я старался представить предельно прозрачным по смыслу, хотя, признаться, это мне не всегда удавалось, ведь даже по частным вопросам взгляды и Рильке, и Толстого невозможно передать в двух словах, не говоря уже о целостном мировоззрении каждого.

И всё же для лучшего понимания наиболее «тёмных» мест, особенно в заключительных диалогах, в книгу включён дополнительный раздел, содержащий два небольших материала: скандально известный «символ веры» Льва Толстого, который он в предельно ясной форме изложил в своём ответе Синоду в 1901 году, и краткое введение в «метафизику» позднего Рильке периода его «Дуинских элегий».

Все диалоги в книге – плод моего воображения, поскольку о реальной беседе в Ясной Поляне нам ничего не известно кроме того, что речь шла «о пейзаже вокруг, о России, о смерти…»

Рассуждения Рильке в диалогах представляют собой выдержки из его дневников2 и писем3. Указанные произведения являются общественным достоянием. Все цитаты даны в моём переводе c немецкого языка.

Рассуждения Толстого взяты из следующих его произведений: «Христианское учение»4, «В чём моя вера»5, «Краткое изложение Евангелия»6, «Соединение и перевод четырех Евангелий»7. Все цитаты приведены с сохранением стилистических и грамматических особенностей оригинала.

Важно отметить, что в исходные тексты я добавил выборочную разбивку: некоторые ключевые слова или фразы выделены мной в

акцентируя на них внимание читателя.

Иллюстрации в книге – вымышленные, созданы мной на основе общедоступных фотографий начала XX века.

Рильке:

Не смущает ли Вас, что я говорю «Бог» и «боги» и, для полноты картины, преследую Вас этими догматическими терминами (как призраками), думая, что они будут иметь какое-то значение для Вас? ^>[1]

Толстой:

Всегда с самых древних времен, люди чувствовали бедственность, непрочность и бессмысленность своего существования и искали спасения от этой бедственности, непрочности и бессмысленности в вере в бога или богов, которые могли бы избавлять их от различных бед этой жизни и в будущей жизни давали бы им то благо, которого они желали и не могли получить в этой жизни.

Рильке:

…допустим на мгновение, что существует некое метафизическое царство. Давайте согласимся, что с самого начала своего существования человек создал богов, в которых заключались все омертвелые и угрожающие, смертоносные и ужасающие элементы жизни – ее насилие, ярость, сверхчеловеческое помрачение, и что все они были связаны в один тугой узел жестокости – нечто чуждое нам, если угодно, и все же позволяющее нам признать, что мы осознавали его, терпели его и даже принимали его ради несомненной, тайной связи и причастности к нему. Ибо мы тоже были такими; только мы не знали, что делать с этой стороной нашего опыта…^> [1]

Толстой:

И потому с древнейших времен среди разных народов были и разные проповедники, которые учили людей о том, каковы тот бог или те боги, которые могут спасать людей, и о том, что нужно было делать для того, чтобы угодить этому богу или богам, для того, чтобы получить награду в этой или будущей жизни.

Рильке:

…боги были слишком велики, слишком опасны, слишком многолики, они разрастались за пределы нас самих, приобретая непомерную значимость; с учетом многочисленных требований нашей жизни, приспособленной к нашим привычкам и достижениям, мы сочли невозможным иметь дело с этими неуправляемыми и непостижимыми силами; и поэтому мы согласились поместить их вне нас.^> [1]

Толстой:

Одни религиозные учения учили тому, что бог этот есть солнце и олицетворяется в разных животных; другие учили, что боги – это небо и земля; третьи учили тому, что бог создал мир и избрал из всех народов один любимый народ; четвертые учили, что есть много богов и что они участвуют в делах людей; пятые учили тому, что бог, приняв образ человека, сошел на землю.

Рильке:

Но поскольку они [боги] были переполнением нашего собственного существа, его самым мощным элементом, до чрезвычайности мощным, огромным, жестоким, непостижимым, часто чудовищным – как же они могли, сосредоточенные в одном месте, не оказывать на нас своё влияние, не демонстрировать своё могущество и не господствовать над нами? И, заметьте, отныне извне.^> [1]

Толстой:

И все эти учителя, перемешивая истину с ложью, требовали от людей, кроме воздержания от поступков, считавшихся дурными, и исполнения дел, считавшихся добрыми, еще и таинства, и жертвы, и молитвы, которые больше всего другого должны были обеспечивать людям их благо в этом мире и в будущем.

<…> Но чем больше жили люди, тем меньше и меньше удовлетворяли эти вероучения требованиям души человеческой.

Рильке:

Нельзя ли отнестись к истории Бога как к почти никогда не исследованной области человеческой души, которую всегда откладывали, берегли и которой в итоге всегда пренебрегали?^> [1]