Маргарита поднялась на последнюю ступеньку, и, пройдя небольшую площадку, оказалась перед стеклянными дверьми, ведущими в огромную комнату. В эту комнату она вошла первой. Маргарита не страдала одышкой, у нее не было физического недомогания, в отличие от Елены, бывшей сейчас не в духе. Ее личико, еще полчаса назад полное радости и задора, теперь побледнело, щёки впали, глаза стали еще более грустными, словно ее вели на тяжелую каторгу с каторги полегче.

– Ну и где мы? – спросила она, когда поднялась на последнюю ступеньку.

– Укромное место: здесь я иногда отдыхаю, – ответила Маргарита.

Елена окинула взглядом зал таких размеров, что он напомнил ей цех кондитерской фабрики, где работала ее мать. Высоченный потолок, огромные, во всю стену окна, с пуленепробиваемыми стеклами: прекрасное место для проведения выходных, особенно, когда на улице стояла солнечная погода. Маргарита позволяла себе иногда даже позагорать в этой комнате, представляя, будто находится на настоящем пляже.

Елена всё осматривалась, и, подойдя к окну, выходившему на западную часть острова, засмотрелась на корабли, стоявшие на рейде – охрана четверти периметра прибрежной полосы.

Маргарита хотела, было, постоять с Еленой рядом, но тут заметила человека, притаившегося за кадкой с большущей пальмой. Человек, правда, не скрывался – просто, в последнее время, он стал незаметен даже для самого себя. Он давно наплевал на свое здоровье, а потом, следуя его примеру, приближенные наплевали и на него. Власть, которая пока еще была в его руках, постепенно переходила в руки замов, и он всё больше становился похож на номинальную фигуру, способную подписывать документы, не читая их, потому что этих проклятых бумажек с каждым годом становилось всё больше, и все они были такими непонятными. Маргарита чувствовала, что ему осталось не долго, но, тем не менее, старалась держаться с ним так, будто он всё еще силен и бодр.

– Здравствуй, родная моя, – произнес он тихо, когда она подошла к нему. Он поцеловал ее в лоб. – Как твои дела?

Маргарита пожала плечами: не будет же, в самом деле, она рассказывать, что с ней произошло за все эти дни, которые были, как один похожи друг на друга, то есть – странные до невозможности.

– Да всё у меня нормально, – ответила она и улыбнулась.

Он мягко улыбнулся в ответ.

– Ведь врешь же всё, а?

– С чего бы? – деланно удивилась она. – Работа идет нормально, питание у меня – будь здоров, а от мужиков отбоя нет!

– Нашла себе кого, что ли? – спросил он, не сводя с нее глаз.

– Нет пока,– ответила она и отвернулась.

– Ну, рассказывай, как там все обстоит на самом деле, – сказал он и прислонился к спинке большой деревянной скамьи, сделанной ему на заказ. Он закрыл глаза, приготовившись слушать ту, которая была точь-в-точь его погибшая дочь.

Маргарита не знала, с чего начать, но рассказать что-нибудь было надо, иначе он просто так не отстанет.

– Ну-у, – начала она, – работаю, значит, два через два, как положено. Зарплату получаю, больных лечу, как могу. Вот и всё, вроде.

Морозов открыл глаза.

– Если ты не хочешь со мной говорить, так и скажи. Мы же с тобой понимаем, что «просто и хорошо» в этой компании быть не может. Ведь, так? – он посмотрел на нее, как на маленькую девочку, за которой в детский сад пришли родители, и вдруг обнаружили, что та натворила таких дел, за которые придется теперь расплачиваться всей семье.

Она вздохнула.

– Не хотела вам этого говорить, – начала она, – но я пришла сюда, чтобы побыть в одиночестве. А подругу захватила с собой, чтобы дать ей немного развеяться – это, во-первых…