Под утро Валерке снился отец: он сидел за тюлевой занавеской, беззаботно закинув ногу на ногу, и разгадывал кроссворд.

В холодильнике у матери остались старые, непроявленные пленки, отснятые еще отцом. Скорее всего, они уже испортились, но Валерка решил их забрать и попробовать. Вдруг хоть что-то. Работать с химикатами он умел – отец научил.

Все пленки оказались засвеченными. Кроме одной. Она лежала в пластмассовой коробочке другого цвета и была подписана крупным и круглым, не отцовским почерком. Валерка ее проявил и напечатал фотографии.

Вначале была отснята белокурая женщина, в накинутой на голое тело мужской рубашке, худенькая и глазастая. Она стыдливо прикрывала руками грудь, хохотала, с черешней за ухом сидя на подоконнике гостиничного номера, лукаво выглядывала из ванной… Валерка решил было уже, что это ошибка, что чужая и очень личная пленка случайно попала к ним, но увидел следующий снимок: отец в летней шляпе за накрытым столом, рядом – она. Девушка чем-то напоминала мать в молодости. Потом – улыбающийся отец, стоя по колено в реке, держит ту же девушку на руках. На ней полосатый вязаный купальник и ожерелье из лилий, одной рукой она обнимает отца за шею.

Это были последние снимки отца оттуда, из злополучного Дома отдыха. Валерка смотрел на отца и ту самую «тварь» и не мог отвести взгляда от их счастливых лиц.

Он закурил, подошел к окну. На душе у него сделалось отчего-то светло и хорошо. Он еще раз взглянул на фотографии, погасил свет и пошел в спальню. По пути тихо приоткрыл дверь в комнату дочери. Она спала в сползших наушниках, по подушке раскинулись длинные курчавые волосы. Валерка осторожно снял с дочери наушники, едва удержавшись, чтобы не поцеловать ее в лоб.

Потом он осторожно, чтоб не потревожить жену, лег в постель, закрыл глаза, и жизнь легко и головокружительно вдруг потекла сквозь него, пронося потоком картинки: деревья, лица, юная улыбающаяся мать, отец в шляпе, желтые лучи солнца в верхушках сосен, запеленатая дочь в его руках на пороге родильного дома, он в гостях у матери за столом, уставленным салатами и закусками, спокойное, будто освободившееся лицо матери при свете уличного фонаря…

Под утро Валерка задремал, и ему приснилась река, заросшая лилиями. Будто он сам выходит из воды, вынося на руках отца и мать. Они совсем молодые и такие маленькие, что каждый помещается на сгибе локтя. На отце соломенная шляпа, девичью грудь матери прикрывает ожерелье из лилий. И Валерка знает, что сейчас усадит их на берегу, напоит прохладным лимонадом, и все-все будет хорошо. Но когда он выходит на берег, руки его пусты.

Договорились встретиться в «макдаке» на Пушкинской. Это он предложил. Денег на ресторан не было и вообще.

Он пришел первый, заказал бигмак, колу. Сел у окна. На улице накрапывал дождь. Незнакомые, озабоченные люди сновали туда-сюда. У него были жена, любовница и тот неприятный период в жизни, когда всем про всех известно.

Она сильно опаздывала. Три раза звонила, много говорила. Он уже начал жалеть, что согласился встретиться спустя пятнадцать лет. Зачем возвращаться к старым историям?

– Надежда! Ты?

– Я, Николай Алексеевич.

– Боже мой, боже мой… Кто бы мог подумать!..

Подобные, описанные Буниным встречи пугали его.

Она снова позвонила, сказала, что уже недалеко. Стоит в пробке. «Надеюсь, ты дождешься». Он завершил вызов и подумал: «Черт бы ее побрал!» Сама разыскала, сама предложила встретиться. А теперь он сорок минут ждет, как будто без того мало проблем.

Голос у нее был все тот же. «А вдруг она бабища страшная?» Но тут же вспомнил фото на «Фейсбуке». Не бабища и не страшная. Даже красивая. Но все равно – на фига ему это? А ей?