Проклятый ЙЕН ЛОКК

И разверзся ад.

Ни берега, ни дна…

Океан имеет границы: они определены широтой и долготой.

Пропасть была пугающей. Ты можешь упасть через двести, двадцать тысяч футов. И через два.

И я падал….

Ну, давай же!

Где дно?!

Я взорвался. Реально. На маленькие атомы. Не осталось меня. Не осталось ничего. Только боль.

Я понял, что чувствуют бактерии, когда их настигает волна от взрыва атомной бомбы. Бактерии умирают. Все было болью. Всепоглощающей.

Когда я перестал существовать, боль должна была закончиться. Но она переместилась из каждой клеточки организма в самую невероятную, самую немыслимую точку вселенной. Вся боль сосредоточилась в самой важной части человеческого тела.

Я не был верующим человеком. Для меня существовала высшая сила, но я не знал, как ее можно называть. Поэтому не верил. Я не верил в рай, будучи заключенным в собственном аду. Я видел ад.

Времени еще не существовало, но боль пробудила во мне интерес, если не к жизни, то к смерти уж точно. Ведь если я умер, почему так больно?

Мысли, агонизирующие в аду, натыкались на царапины, оставленные в моей жизни какими-то событиями, чувствами.

Часть мозга, не задействованная в агонии, слышала скрежет металла. Сквозь скрежет раздавался чей-то истошный крик. Я даже не мог определить, кто это кричал.

Вопросы всплывали плотным строем. Я еще не успевал обдумывать ответ, как возникали еще более страшные вопросы. И не менее странные ответы.

Страшно было сознавать, что ни на один вопрос ответов не было. Даже на такой простой, как «кто я». Я не знал.

Больше всего в агонии казался странным чей-то крик. Боль колотилась в виски, и не давала попытки идентифицировать кричавшего: человек или животное.

Внезапно над ухом раздался чей-то голос. Это было настолько странно, что я успел запомнить, о чем меня спросили.

–  Ты еще жив?

Нет. Я сдох. Вернее, пытаюсь это сделать. Но такого царского подарка я, скорее всего, не дождусь. Я хочу умереть. Отпустите меня. С этой мыслью пришло понимание, что меня что-то держит. Накатила волна тошноты, и я понял, что внутренности остались при мне.

Уже лучше. Значит, меня не разобрали на донорские органы. Но если эта боль продлится еще хоть долю секунды, я завещаю свою голову в музей естествознания. Может, там ее отрежут, и она не будет болеть.

Какое-то чувство пробилось сквозь толщу чего бы там ни было, и я понял, что это голод. Это удивило меня настолько, что я сел.

Сразу же произошло три вещи одновременно: меня стошнило, я даже не посмотрел куда, голова перестала болеть, и меня толкнули обратно.

– Парень, ты жив!

Теперь я узнал этот голос, он задал мне первый вопрос. Но он был не один. Четыре человека столпились возле кровати. Белые, голубые и зеленые халаты. Я еще не успел сформулировать вопрос, как уже понял, что знаю ответ: в госпитале, в реанимации. Хотелось бы знать, что я здесь делаю, ведь у меня ничего не болит.

Казалось невероятным, что когда-то я испытывал боль, был в агонии. Не реагируя на восторженные восклицания врачей, я содрал с себя иголки, которые были прикреплены ко всем конечностям моего организма. Бегло оглядев себя, я заметил, что никаких видимых увечий на моем теле нет. Только что-то мешало дышать. Через пару мгновений дошло – запах. Воняло металлом и жареным мясом. Запах был застоявшимся, словно в палате готовили барбекю. И очень-очень сильно передержали мясо на открытом огне.

Этот запах перебивал запах химикатов и чего-то кислого, скорее всего рвоты. Но заново блевать не потянуло. Уже плюс.

– Я могу идти? – спросил я у щебечущих в приступе восторга врачей. Одного взгляда хватило, чтобы зафиксировать их внешность. Три убеленных сединами и важностью патриарха и, неровная кожа, испещренная рытвинами, испуганные глаза, аспирант. Или молодой сотрудник. Все равно он смотрелся как младенец, писающий в штаны под пристальным взглядом седовласых профессоров.

Мой вопрос заставил их переглянуться, а молодой выкатил еще более испуганные глаза на меня и икнул. Вот сейчас меня чуть не стошнило.

– Молодой человек, чудо, что вы остались в живых. По всем показаниям, вы труп. – Патриарх с наименьшим количеством волос на круглой голове повернулся ко мне. Даже не двигаясь, создавалось впечатление, что он подпрыгивал, как мячик. Я засмеялся.

– Поверьте, я почти оправдал эти показания.

– Как вы себя чувствуете? – Задал вопрос аспирант. Видимо хотел показаться заботливым. Или профессионалом.

– Как будто меня долго жарили. – Желая приободрить новичка, я ответил правду. Я действительно чувствовал себя так.

В разговор вступил третий старец. В его взгляде угадывался величайший ум, кипучий ум, и я заранее решил для себя согласиться с тем, что он скажет, как бы абсурдно это не звучало.

– Вы умерли четыре дня назад.

Ага. И это тоже. ЧТО? А, он, наверное, имеет в виду клиническую смерть. Сейчас- то я жив. Хотя… я бросил быстрый взгляд на врачей, они со мной не согласны.

– Вы живы. – Добавил умник. Давно бы так! Трупы не разговаривают. Мало ли что покажут в кино! – Сейчас.

Заметив мой недоуменный взгляд, умник пояснил.

– Как долго вы будете живы, мы не знаем. Никто не знает.

Потрясение оказалось достаточным для того, чтобы перестать прикалываться. Эта фраза уже не была смешной, она была… трудной. По крайней мере, для меня.

– Может, лучше присядете? – добавил «мячик». Бейджик на его халате сообщил, что это кандидат наук, доктор и все это в обличии одного мячика. Пришлось замаскировать смех под чих. Патриархи переглянулись.

Я сделал себе похоронный вид и попытался выслушать все, что они мне хотели сказать с приличествующей событию миной. Оказалось очень трудно. Я ни на чем не мог сосредоточиться, и в то же время я замечал все. Такая внимательность расслабляла.

– Доктор Слейден, а в какой области вы специализируетесь? – почему-то этот вопрос оказался важнее предстоящего объяснения. От меня не укрылось, что два других обменялись мрачными взглядами, в которых, однако, присутствовала доля юмора.

Они, по-прежнему считают, что я задаю не те вопросы. Или просто предпочитают, чтобы я замолчал?

– М..м – промычал «мячик» Слейден. – Скажем, медицина катастроф.

Интересно. Ладно, зайду с другой стороны.

– Что со мной случилось такого страшного, что светила медицины созывают консилиум?

Интересно, я смогу заткнуться, чтобы выслушать хоть кого-то? Или буду продолжать прикалываться?

– Молодой человек, мы не знаем, кто вы. – Умник посмотрел на меня своими кипучими глазами, и я (наконец-то!) замолчал. – Мы знаем лишь то, что четыре дня назад вас доставили в центральную больницу Колорадо-Спрингс мертвым.

А это уже интересно! Я почти полюбил этих восторженных и настороженных одновременно патриархов. С аспирантом похуже, но умник мне нравился. Только он говорит не те вещи, которые могут нравиться.

– Ну, я так думаю, что имела место клиническая смерть, но меня же откачали! – Иначе быть не может… или может?

– Хм… в этом весь вопрос. – Слейден нахмурился. – Вы были мертвым уже в первые секунды. Вы не должны были быть живым ни сейчас, ни четыре дня назад. – А вот здесь поподробнее.– Был один шанс из миллиарда, что вы выживите, поэтому вас сразу доставили в …морг. – Меня передернуло.

– Доктор Слейден, вы патологоанатом? – я понял его смущенный взгляд. Медицина катастроф, как же!

–Вы пытались вскрыть меня? Не важно, просто объясните, почему я жив.

– Мы пытались понять, почему у вас открыты глаза, и ….

Представив картину, я едва сдерживался, чтобы не расхохотаться вслух

– И вы кричите. – Совершенно не смешно! Но теперь я знаю ответ на этот вопрос. Как я мог кричать, если я был… это не мои слова, а мнение компетентных лиц! почти мертв. По всем показаниям.

– Я умер четыре дня назад. Кто мне объяснит, почему я умер.

Умник посмотрел на меня своими умными глазами, и я почувствовал себя неуютно. Настолько, насколько может быть неуютно полутрупу. Кто я?

– Опуская медицинские термины, можно сказать с девяносто процентной уверенностью: вы попали в аварию. Машину смяло, как гармошку. Но этим не ограничилось. Вы врезались в линию электропередач. Удар был настолько мощным, что столб, вопреки законам физики, упал в обратную сторону. Провода оборвались и задели машину. Как вы остались живы после разряда электричества свыше десяти тысяч вольт, остается загадкой.

– Не совсем так. – Поправил я его. – Я умер. Давайте остановимся на этом.

Я не понял, что сказал, но это уже не было важным настолько, чтобы я заинтересовался. – Почему я еще жив? Почему сейчас я стою и разговариваю?

– Почему-то у вас нет ни одного перелома. Вы очнулись. Не как сейчас, но у вас заработало сердце, мозг. У вас восстановились практически все функции организма.

– Какие остались в прошлом?

– Пока не знаем, вы ведь только очнулись. Поэтому постарайтесь понять нас, вы останетесь в больнице под наблюдением. Ваш мозг может отказать в любую, я еще раз подчеркну, в ЛЮБУЮ секунду. И вам самому будет спокойней, когда мы сможем что-то ответить вам наверняка.

– Я так понимаю, что буду подопытным кроликом. Хорошо. Только.... – желудок судорожно сжался, и меня замутило. Нет, сейчас я тупо хочу жрать. И сказал почти жалобно. – Я есть хочу.

Умник насупился.

– Молодой человек, вы пережили смерть, воскрешение из мертвых… и даже я не знаю, что заставляет функционировать ваш мозг. Вы живы, но сколько это будет продолжаться – неизвестно.