Проект Эйнхерий. Охотник вне времени Андрей Ермолаев

Свартальфхейм.

Проклятые активнее всего ночью: если предстоит бой с ними и есть возможность выбирать – не стоит идти в темное время суток. Тьма – время их активности, время, когда они питаются. Это святая истина для миров Митгарда не работает в мирах Свартальфахейма. Здесь жизнь возможно только под землей, и полумрак ее – вечный спутник.

Соединительные коридоры узки – броня плеч едва-едва не цепляется за каменистые стены, покрытые слизистым налетом, в котором копошатся плотоядные опарыши мясных жуков – верный признак поражения места антиматерией. Собственные глухие шаги, несмотря на гидравлические прессы доспеха, которые делают трехметрового, многотонного гиганта не более шумной, чем, если бы шел обычный человек, кажутся оглушительными. Проклятые близко: я чую их присутствие и страх – они знают, что я иду за их жизнями, потому что их время настало. Потому что по-другому и быть не может, если ты посмел злоумышлять против жизни и Верховного. Его воля – закон, его гнев и немилость – гибель для оступившегося. Так было и так будет. И я, эйнхерий девятого круга, одна из многочисленных рук ЕГО воли, прослежу лично, чтобы так было и здесь.

Под ногами обрывки чужой гнилой плоти и осколки костей – хищные твари успели, как следует поразвлечься здесь. Я чую кровь тысяч загубленных жизней и энергии душ – сколько времени Тьма здесь питалась? Год или десятилетия? Достаточно долго, чтобы место было прозвано «Проклятым» у местных, но не достаточно долго, чтобы загубить всю планету. Сканеры шлема фиксируют на стенках царапины разного периода времени и существ разных размеров и силы. Сотни и сотни строчек информации идут сплошным потоком слева от основного экрана зрения, с такой скоростью, что обычный человек с трудом успел бы заметить даже мельтешение букв, но мне, эйнхерию, они рисуют всю доступную информационную картину этого места. Мы видим по-другому, не как люди. И человеком, я, эйнхерий К117, уже давно не являюсь: человек, даже под искусственными усилителями и вживленными имплантами, просто не смог бы выжить в этих глубинных недрах чуждой планеты с чуждым воздухом и средой. А мне нужно не просто выжить, но и зачистить этот рассадник заразы, прекратив охоту проклятых за энергией душ, а потому по соединительным проводам и трубкам внутри живого доспеха течет не только энергия, поддерживающая и управляющая ими, но и я сам. Его стальные пальцы силовых клешней – мои пальцы, датчики движение и слуха – мои уши, его бронированная, сверхпрочная поверхность с напылением агрессивно заряженных нанитов-стирателей – моя кожа. Передатчик на голове слабо пискнул, доставив информацию – мои братья, ничего не нашли по другим туннелям и спешат за мной. Слишком далеко. Мы разделились сутки назад, хотя в иной жизни я бы такое решение назвал глупым. Тысячи и тысячи миров нуждаются в нашей помощи, и у нас нет времени делать все так, как хотелось бы. Время – самый ценный источник в нашей войне. Кроме того даже один эйнхерий компании «Заслон» спец. Отдела О.Д.Н. – это сила, с которой не так-то легко совладать даже с помощью тяжелого вооружения, при подавляющем численном превосходстве противника.

Узкий коридор сменяет обширная, почти километровая в поперечнике пещерная полость с каменным лесом в низине, подсвеченная призрачно фиолетовым светом кристаллов иного мира. Потолок пещеры, находящийся в добрых двух сотнях метров над головой усыпан малыми кристаллическими, фосфоресцирующими самородками, что светят как звезды – это даже красиво, если не обращать внимания на пульсирующую тьму в низине, что скользит со скоростью бегущей лошади к нему на встречу. Началось! Сотни ревущих, свистящих и воющих тварей несутся ко мне: солдаты Проклятых, жалкие кровожадные твари! Отрыжка Йотунхейма самого низкого ранга. Компания Л. О. К. Интертеймент трудится не покладая рук на жниве террора, и каждая тварь – не похожа на собрата своей уникальной сущностью рукотворной мутации враждебного разума. Они опасны мне своим числом и бесстрашием: их нельзя ни переубедить, не обмануть – они будут защищать своих хозяев до последней капли крови. Ничего другого и не ждал от безмозглых, плотоядных тварей, чья агрессия выкручена до максимума.

– Ты? Я тебя вижу! – чуждая цифровая воля касается моего сознания – пока почти деликатно и ненавязчиво. Я знаю – это ненадолго, потому что существо способное на подобное вскоре возьмется за меня по настоящему, выпытывая и высматривая мои слабости в воспоминаниях. Такова их природа, таковыми их создавали и обучали. «Единственное, кого они могут опасаться – это ты сам, эйнхерий. Потому что, такие как ты, могут их уничтожать». Теперь останавливаться нельзя – если тварь удерет – придется начинать поиск сначала, с тысячами жертв, и сложно прогнозируемыми последствиями.

Тяжелый, спаренный, плазменный пулемет класса «Погибель Сколя», лег наизготовку, раскручивая свои восемнадцать стволов, а пещерный холодный мрак озарили первые разрывы священного гнева Одина, несущие смерть тьме, отступникам и ренегатам… А чужой, мрачный разум – уже копался в памяти, заставляя вспоминать.

Ярл Оттар Весельчак. Время, когда стоит бояться.

Богатый стол остались позади. Чуждый шум надоел. Не то чтобы он, ярл Оттар, не любил шум и веселье – просто заниматься только этим, без перерыва, скучно. Стол был богат: такого обилия и разнообразия доброго мяса, запеченного и зажаренного искуснейшими стряпчими, сдобренного дорогими приправами, аппетитных овощей и изумительного вина, пива и меда разных сортов – он не видел даже на столе у конунга. Однако это был пир чужаков, а не друзей по строю и общей судьбе. Там, у себя, в большом доме ли или на пиру у конунга, женщины приносили мясо и прочие угощения в больших деревянных мисках. Еду полагалось хватать руками и, с хохотом, обжигаясь, есть, изредка орудуя ножами. Все вместе сидели на длинных скамьях, гости сыто рыгали, шутили снова ели, дружно ревели (это было сложно назвать пением) походные или веселые песни – от этих воспоминаний становилось тепло. Здесь все было по-другому: у каждого было удобное деревянное кресло, и каждый сидел отдельно, потому, как места хватало с запасом. Никто не носил еду – она уже была на столе перед гостем и куда больше чем тот смог бы съесть. Напротив каждого была большая миска и несколько странных четырехзубых-трехзубых-двухзубых орудий, коими некоторые гости и ели. Не было слышно ни криков, ни довольных шуток – если и переговаривались, то делали это приглушенными голосами. Люди тоже были, мягко говоря, странными – большинство совсем не походило на почтенных хирдманов или ярлов древности. Одежда большинства гостей была невиданно-пестрой и яркой: красно-золотые мантии, невиданные бирюзовые с серебром и чернью рубахи. На некоторой – рисунки зверей и людей на них, золотые цепи, драгоценные меха, хотя в зале было достаточно жарко. Веселых или боевых песен не было, зато кто-то где-то пел – один, но очень громко – так что слышали все. Очень громко и очень красиво. Ему, иногда вторил голос женщины – тоже очень красиво – ярл никогда не слышал ничего подобного.

– Тебе скучно? – голос за спиной. К нему невозможно подкрасться незамеченным, и потому ярл сразу же узнает говорящего. Его меч свистнул без предупреждений, с разворота наискось – с силой, способной развалить человека от плеча до пояса. Дорогой булат проходит сквозь фигуру безо всякого сопротивления и вреда для нее. Невысокий, худой человек с круглой железной пластиной во лбу, смотрит на ярла укоризненно. Лицо у человека болезненное и сухое, глаза глубоко впалые, будто хозяин здоровым никогда и не был, прежде чем стать призраком. Он явно немолод, но лицо его гладкое, как у подростка – без единого намека на бороду.

– Оттар Весельчак – только ты каждый раз встречаете меня ударом, – говорит призрак. – Хоть и знаешь, что это бесполезно. Зачем?

Ярл хмыкнул в ответ: каждый раз голос у призрака новый и язык, на котором он говорит – новый, но Оттара не так-то просто обмануть. По речи, по вопросам – он всегда узнает призрака.

– Всегда стоит проверить – не явился ли ты ко мне во-плоти.

– Ты перестал удивляться тому, что понимаешь разные языки, – в свою очередь хмыкнул призрак. – Но продолжаешь проверять эту очевидную глупость?

– Дорогу осилит идущий, – ярл вложил меч в ножны. – Так мне говорил мой отец. А отец отца – ему.

– Мудрый человек, – отметил полупрозрачный силуэт с задумчивым видом. – Но я знаю и другие мудрости, раз уж тебе захотелось посоревноваться в риторике.

– И какие же?

– Когда ты плачешь – никто не видит твои слезы. Когда ты счастлив – никто не заметит твою улыбку… Но стоит попробовать пернуть в толпе…

– Тебе не место в Вальхалле, заморыш, – раздраженно фыркнул ярл. Шутка призрака пришлась ему по нраву, но показывать это ему Оттар не собирался.

– И, все же, я – здесь, – тонкие губы призрака чуть тронула лукавая улыбка. – Тебе не нравится мое обличие? Не вопрос, я его изменю.

Призрак подернулся серебристым сиянием, и на Оттара глянул, из под кустистый, пепельно-русых бровей, совсем другой человек. Могучий муж, с аккуратной, окладистой бородой, с длинными волосами, заплетенными в толстые косы у висков и на усах. Бледное от северной погоды, обветренное морскими ветрами лицо, попятнанное двумя шрамами: один рассекал бровь и уходил к уху, второй – тонкий рубец через всю скулу и щеку. Живые, цепкие, вдумчивые глаза цвета зимнего неба над фиордами, мощные, широченные плечи и грудь, подобающие человеку благородных кровей, сильные руки и ноги. Тело чужака было крепким и плотно сбитым, как у прирожденного воина, однако впечатляли не масса и размеры (ярл видел хирдманов и покрупнее): от призрака теперь осязаемо исходила сила, мощь и властность. Дорогая кольчуга, шлем с позолоченной насечкой, меч и щит, подчеркивающие это, казались самим живым продолжением этой фигуры, а вовсе не предметами воинского одеяния. А меч, на который чужак так небрежно положил тяжкую длань, ярл узнал бы и не глядя, на ощупь. Оттар не сразу понял, что смотрит на самого себя, но в полном боевом облачении.