Первые посетители, как робкие тени, начали заполнять утренний полумрак кафе. Даниэль занял свой пост за стойкой, наблюдая за пробуждением дня. Марку принесли его неизменный ритуал: крок-мадам, увенчанный жемчужиной моцареллы буффало, ароматную французскую бриошь и круассан, источающий сладость фисташкового крема.

Марк, будто извлекая из недр кармана тайное послание, достал блокнот. На его страницах углем горело одно лишь слово: «война». Обведя его зловещим кругом, словно заключая в клетку, он продолжил, погружаясь в мрачные размышления: «Сколько бы ни алел рассвет прогресса, окрашивая горизонт ложными надеждами, его робкие лучи бессильны разогнать ту густую, въевшуюся в самую ткань бытия тьму варварства, имя которому – война. Она не просто отсутствие света, не мимолетное затмение разума, но зловещая, пульсирующая чернота, что дремлет в глубинах человеческой души, готовая в любой миг вырваться наружу и поглотить все светлое. Война – это не случайный гость на пиру истории, не досадное недоразумение на пути цивилизации. Она – вечный, неотступный спутник, приросшая тень, неотделимая от его существа, пока в груди бьется трепетное человеческое сердце. Она дышит в унисон с нами, растет вместе с нами – паразитическая сущность – ждущая момента, чтобы захватить контроль над разумом и волей. И в этой зловещей симбиотической связи, кажется, заключена их трагическая предопределенность, роковая печать, поставленная на челе рода людского. Война, подобно неумолимому Молоху, древнему божеству, требующему вечной дани крови и страданий, неуклонно приближается, как безжалостный жнец, чтобы собрать свой урожай из человеческих жизней. Ибо память людская – не прочный гранит, а зыбкий песок времени, краткий и беспокойный сон, в котором меркнут отголоски вчерашней агонии. Человек, как мотылек, летящий на пламя, забывает крики умирающих, запах крови и пепла, ужас разрушения, словно страшный сон, который растворяется с первыми лучами рассвета, оставляя лишь смутное чувство тревоги, неспособное остановить новое кровопролитие. Рана времени, эта обманчивая целительница, безжалостный песок пустыни, засыпает горячую боль недавних потерь, уравнивая могилы и руины, нивелируя следы катастрофы. Но под этим тонким слоем забвения остаются бледные рубцы, немые свидетельства прошлых страданий, затаившиеся искры, готовые вновь воспламениться от малейшего прикосновения нового конфликта, от легчайшего дуновения ветра раздора. И в этом безумии войны заключен еще один леденящий кровь парадокс: в ней будто бы нет истинных проигравших. Поражение с удивительной ловкостью облачается в тогу триумфа, как хамелеон, меняющий окраску под внешние обстоятельства, превращаясь в сладкую ложь о моральной победе. Начинают звучать льстивые песни о духовном возвышении, об изгнании внутренних демонов, о фениксе, триумфально восставшем из пепла собственных руин. Разруха и горе оказываются лишь необходимой, хоть и страшной, ценой за мнимое очищение, за иллюзию возрождения. Человек, увы, – существо слишком земное, слишком несовершенное, отягощенное грехами и слабостями, глиняный сосуд, хрупкий и недолговечный. В его жилах течет не только кровь, но и горячая лава жажды мести, древнего инстинкта, который не поддается разуму и морали, дикий зверь, запертый в клетке цивилизации, готовый в любой момент вырваться на волю. Он не способен смириться с поражением, не терпит и не прощает даже легчайших дуновений обиды, каждое неосторожное слово, каждый незначительный жест становится незаживающей раной, требующей возмездия, словно яд, медленно отравляющий душу. И пока обида остается его ведущей звездой, указывающей путь в темноте невежества, ослепляя разум и лишая дара прощения, пока прощенный не способен увидеть в прощении величие духа, а воспринимает его лишь как признак слабости, как трусость перед лицом врага, войны будут неизбежны, как восходы и закаты солнца, как смена времен года, как пульс самой жизни, отравленной ядом непримиримости – вечное проклятие, нависшее над человеческим родом.»