– Ма… Марк, – едва слышным шепотом прозвучало имя, сорвалось с дрожащих губ, как последний вздох перед погружением в пучину. Манэ прильнула к нему, ища не просто защиты в его объятиях, а якорь, способный удержать ее от водоворота собственных чувств. В голосе звучал трепет предвкушения, словно заря занималась в ее душе, но сквозь эту радость пробивалась тонкая нить тревоги – как тихий шепот волн, предвещающий надвигающуюся бурю. – Марк, мне предложили хорошую работу, – прошептала она.

– Какая работа, Манэ? – отозвался Марк, его голос был бархатистым и спокойным, как гавань в шторм. Он чувствовал, как трепещет ее сердце под его рукой, словно пойманная птица, бьющаяся в клетке ребер.

– Границы… они треснули, Марк, как лед под весенним солнцем, – проговорила Манэ, ее взгляд был устремлен вдаль, к горизонту, где небо сливалось с морем в бесконечном поцелуе. – Ветер перемен, понимаешь, Марк? Он донес до нас не просто запах свободы, а пьянящий аромат новых возможностей, надежд – распустившиеся бутоны после долгой зимы. И вместе с ним… вместе с ним пришло предложение, от которого кружится голова, словно от высоты птичьего полета. Теперь с Америкой… у нас мосты дружбы расцветают пышным цветом, как сады весной.

– В Штатах? – Марк отстранился, но не отпустил ее, а лишь взглянул в ее взволнованное лицо, пытаясь прочесть в нем ответ, как в открытой книге. Легкая тень удивления скользнула по его чертам, как мимолетное облачко, заслонившее солнце, но тут же растаяла, сменившись теплой, понимающей улыбкой, которая всегда растворяла ее сомнения, как утренний туман. – Тебе предлагают работу в Америке? – переспросил он, будто уточняя у судьбы, не ослышался ли.

– Именно, – кивнула Манэ, и в глазах ее зажглись искорки – маленькие звезды, отражающие далекое сияние мечты. – Представляешь?

– И чем же ты будешь там заниматься, моя художница? – с нежностью спросил Марк, его голос звучал как тихая мелодия, ласкающая слух. Он смотрел на нее с восхищением, словно на редкий цветок, распустившийся посреди суровой реальности.

– Рисованием… – в голосе Манэ зазвучала мечта, тихая музыка, едва различимая, но прекрасная в своей хрупкости. – В настоящей художественной студии… в храме искусства, где рождаются новые миры на холстах. Контракт на два года, а потом… возможно продление, да еще и с повышением, словно признание, словно крылья за спиной, чтобы лететь еще выше.

– Надеюсь… надеюсь, ты уже дала согласие? – в голосе Марка проскользнула легкая, едва уловимая надежда – робкий луч солнца, пробивающийся сквозь тучи. Он понимал, что это шанс, подобный падающей звезде – редкий и драгоценный.

– Еще нет… – прошептала Манэ, опуская взгляд, пряча в глубине зрачков бурю эмоций. – Я не могла решить… не могла даже подумать об этом, не поговорив с тобой, Марк. Это… это слишком важно, слишком судьбоносно, чтобы решать в одиночку, словно вырывать страницу из книги нашей общей жизни.

– И ты выбрала открытое море для этого откровения? – В его голосе слышалось не то удивление, не то восхищение ее проницательностью, будто он разгадал тайну, спрятанную в глубине ее души. Морской простор, казалось, вторил их чувствам, то ласково шепча волнами, утешая и поддерживая, то тревожно вздымаясь, предчувствуя грядущие перемены.

– Мне показалось… здесь будет уместно, – тихо ответила Манэ, ее голос звучал как эхо морского бриза. – Здесь, где горизонт зовет в бесконечность, где стихия обнажает истинные чувства…

– Ценю, – Марк притянул ее ближе, чувствуя, как волнение нарастает в его груди – прилив, готовый затопить берега спокойствия. Он обнял ее крепче, словно пытаясь удержать ускользающее время, момент, когда их мир еще был целым и незыблемым.