«Ничего, ничего, – запричитал Максим в попытке успокоить худую балерину, – со мной иногда такое бывает. Давайте продолжим урок», – предложил он, вставая на ноги.

Но учительница решила, что для первого раза обмороков достаточно. И на этом закончила урок, сообщив, что следующее занятие будет послезавтра.

По дороге домой, Геле казалось, что она не идет, а летит. В ее душе, и во всем теле была такая легкость.

«Еще бы, – думал про себя Максим, – мало того, что я по ее милости был сколько в отключке, так я еще и все ее вещи тащу на себе после тренировки.

И вообще, – продолжал думать про себя Максим, – мало ли что эти сумасшедшие балерины могли со мной сделать, пока я был без сознания. Кто их знает? Может это пришельцы. И они запустили мне через ноздри прямо в мозг инопланетного червя, который уже присосался к моему мозгу и управляет моим сознанием. А как еще объяснить мою нездоровую тягу к балету. Ведь я испытываю к нему тягу?» – спросил Максим сам у себя.

Но Геля не замечала его расстроенного вида. Она спешила домой, чтобы рассказать маме с папой о своих первых успехах.

А в это время, в учительской балетной школы рыдала бывшая, несостоявшаяся прима Мариинского театра, Ольга Васильевна, – полная тёзка своей знаменитой бабки. Директор школы, импозантный человек, и пианистка Августина Олеговна успокаивали ее, как могли.

«Милочка, – ласково говорили они ей. – Помилуйте, отчего так убиваться?»

«Да как же не убиваться, Карл Францевич, – обратила она свои речи к директору балетной школы. – Разве же я думала, когда училась у лучших педагогов мира о том, что буду учить танцевать малую копию Титаника? Вы ведь знаете наше положение, Карл Францевич? У нас на носу отчетный концерт. На котором мы должны показать высокое искусство. Иначе вы же сами знаете, что будет. Нас попросту закроют».

«Да знаю я, знаю милочка, – отвечал директор школы, – нам с вами надо что-то срочно придумать».

«А что тут придумаешь? – не унималась тощая балерина. – Тут или я умру, или она. Но глядя на нее, складывается впечатление, что моя смерть более вероятна!»

Решение пришло к Ольге Васильевне, так же неожиданно и экстравагантно, как и к великому русскому химику – Дмитрию Ивановичу Менделееву. А точнее, во сне. В своем тревожном сне, тощая балерина увидела, как Геля в балетной пачке и пуантах танцует партию Одетты, которая по ходу сна превращается в белого лебедя. А затем этот лебедь начинает, не прекращая поедать бутерброды, превращаться в ужасного монстра. Но тут на сцену выходит охотник и убивает этого монстра из своего ружья.

Встревоженная своим сном, запыхавшаяся Ольга Васильевна, без стука ворвалась в кабинет Карла Францевича.

«Нам надо ее убить!» – положив руки на его стол, и склонившись над директором, шепотом произнесла тощая балерина.

«Кого убить?» – испуганно спросил директор школы.

«Гелю!» – победоносно произнесла балерина и подняла указательный палец к потолку.

«Да вы с ума сошли! Я в тюрьму не пойду!» – испугавшись собственных слов, сказал директор.

«Да никто в тюрьму не пойдет, не переживайте, – сообщила ему балерина. – Чтобы не сесть в тюрьму, от тела надо будет избавиться».

«Учтите, я разделывать никого не буду. У меня от одного вида крови уже рвотные позывы начинаются», – не унимался директор школы.

«Да о чем это вы? – ничего не понимая, спросила его балерина. – Я предлагаю новую трактовку «Лебединого озера». В новой трактовке мы убиваем лебедя в самом начале!»

«Ааааа, вот вы о чем, – немного успокоившись, произнес директор и уселся в свое кресло поудобнее. – А как же нам быть с балетом, который называется «Лебединое озеро»? Что мы будем делать без самого лебедя?»