«Очень просто, – сказала балерина, и беспардонно уселась задницей на стол директора, прямо на партитуры. – После смерти лебедя, которого, как вы понимаете, должна будет в самом начале играть Геля, партию лебедя будет играть как бы дух убиенного животного. По крайней мере, мы это именно так и объясним и родителям и высокой комиссии. И Геле хорошо, она ведь будет думать, что играет главную роль в одноименном балете. И мы не посрамимся, ну быть может чуть-чуть, в самом начале. А после смерти Гели, духа может сыграть Марина. Уверяю Вас, она очень талантливая девочка!»

«Мдаааа», – сказал директор, и посмотрел на тощую балерину, скосив свои глаза в немом вопросе.

Но потом, поразмыслив, счел, что идея руководителя не так уж плоха. А если что-то пойдет не так, он ее уволит, сославшись на то, что знать не знал о том, что та затевает с великим произведением Петра Ильича.

Спустя месяц регулярных занятий в балетной школе, Геля довольно сносно стала выполнять движения Плие и Гран – Плие, а за ними и Глиссе, и много еще чего. И даже порванные между ног колготки при попытке в первый раз сесть на шпагат, не огорчили ей впечатления от занятий. Единственное, что преподаватель пока не мог поручить Геле, так это выполнение поддержки. Нет, как раз Геля и могла выполнить поддержку любого из присутствующих в зале, включая саму тощую балерину. Но вот где найти мальчика, который отважился бы, а самое главное смог бы поднять ее на руках? А там еще надо ее удержать и не упасть, так сказать, лицом в грязь. А в нашем случае – лицом в паркет. До премьеры оставалось всего ничего, две недели. А тощая балерина так и не решилась пока рассказать Геле о ее участи во время выступления.

«Ай, как-нибудь потом», – думала она, глядя на то, как Геля с лёгкостью отломила у корня небольшое деревце, мирно растущее у входа в храм искусств, по дороге домой.

Просто у Максима устали руки после занятий. И она, решив ему помочь, использовала отломленное дерево в качестве палки, на которую были повешены вещи Гели и Максима. И Максим нес все это имущество, положив палку себе на плечо. Со стороны они были похожи на путников средневековья. Этакий великан и его оруженосец.

Наконец, настал тот день, когда отступать уже было некуда. В балетную школу пришел модельер со своими помощниками, чтобы снять мерки для будущих костюмов. В основной своей части, костюмы уже имелись в закромах школы. И портным нужно было только подогнать их по фигурам балерин и балерунов.

Но, когда они увидели Гелю, на лице модельера и его помощников возник немой вопрос: «Что мы на хрен будем делать с этим людоедом?!»

Слова «на хрен» и людоед – были здесь определяющими.

«Нет, нет и еще раз нет!!!» – кричал модельер, расхаживая взад и вперед по кабинету директора.

Взволнованная тощая балерина бегала за ним и умоляла войти в ее положение.

«Зигмунд Валентинович, – умоляющим голосом говорил ему директор, —поймите, у меня дети».

«И что?» – возмущался модельер.

«Поймите, – не унимался директор, – мне надо их поднять на ноги. А кто это будет делать, если вы откажетесь?»

«Какая связь между вашими детьми и моей работой?» – не переставая ходить, модельер обратился к директору.

«Самая что ни на есть прямая. Если вы не сделаете свою работу, то возможно она появится у сотрудников бюро ритуальных услуг и криминалистов. Хотя у криминалистов вряд ли, что там им уже делать будет после того, как над нами поработает Геля».

«Да что она о себе возомнила? – прыснул модельер. —

Какой из нее лебедь? Это чистой воды Брунгильда!»

И, произнесенное имя, заставило всех присутствующих в кабинете остановиться и замолчать. Все трое подумали одновременно об одном и том же.