Когда она поделилась с Се своими опасениями, та лишь рассмеялась.

– Но Ла, – сказала она, – ты слишком все усложняешь! Он всего лишь человек! Это ужасно смешно, когда он старается быть таким обходительным.

– Но ты не можешь знать, – ответила Ла, – смешно ли ему самому. Животное, которое мы дразним, часто кажется нам чрезвычайно смешным, но меня всегда не оставляет мысль, что, возможно, оно горько страдает при этом. А это человек – мы все-таки должны помнить…

– Я никогда еще не видела никого в ледяной пропасти, – сказала Се, – но я не думаю, что тебе стоит беспокоиться о нем. Однако если тебе от этого станет легче, то дай ему понять, что ты имеешь в виду…

– Но я не хочу его обидеть.

– Тогда мы сделаем это вместе. Мы обе вступим в игру.

– Как ты думаешь, землянин эту игру поймет?

– Ну, если он такой глупый…

– Мы ничего не знаем о его взглядах.

– Значит мы втроем будем просвещать друг друга. Жаль, что мрачный Грунте не может принять в этом участие. Хочешь включить и его?

– Я подумаю над этим.

Ла вернулась к своим занятиям. Се прошла в гостиную, где нашла Зальтнера, занятого рисованием марсианских предметов.

– Когда я, наконец, вернусь в Германию со своими рисунками, – воскликнул он довольно, – я стану знаменитым. Марсианское должно стать модным. Я открою мастерскую марсианских товаров. Жаль только, что у нас не будет настоящих материалов. Например, что это за чудесная ткань, из которой сделана ваша вуаль? Вышивка на ней образует сверкающие звезды, которые нигде не касаются друг друга; нигде нет видимого основания, которое удерживало бы их вместе. Кажется, будто вокруг вас плывет облако искр.

– Так и есть, – сказала Се, смеясь, – но они не горят, уверяю вас! Подойдите поближе, ведь я не могу зайти за черту.

Се, занятая какой-то ручной химической работой, расположилась, как это обычно предпочитали марсиане, на одном из низких диванов, а Зальтнер стоял перед мольбертом, который он соорудил собственными руками. Он отложил карандаш и подошел к Се, которая придвинула свой диванчик вплотную к краю земного гравитационного поля.

– Протяните ко мне свои руки, – сказала Се.

Она взяла один конец длинной вуали и связала им руки Зальтнера. Ткани не было видно вообще. Даже сейчас казалось, что вокруг его рук искрится поток света.

– Вы что-нибудь чувствуете? – спросила Се.

– Теперь, когда вы убрали пальцы, ничего. Эту ткань вообще можно чувствовать?

– По крайней мере, не такой грубой кожей, как у вас, людей.

Зальтнер поднес свои связанные руки с вуалью к губам.

– Но, – сказал он, – губами я чувствую, что между моей рукой и ртом что-то есть.

– А теперь попробуйте проявить свою гигантскую силу и разнимите руки.

– О, мне будет очень жалко повредить это облако искр.

– Просто попробуйте.

Зальтнер попытался раздвинуть руки, но чем сильнее он тянул, тем туже затягивался узел, и теперь он заметил, как маленькие звездочки впиваются в его кожу.

– Видите, – сказала Се, – ткань не рвется, по крайней мере, она может выдерживать колоссальные нагрузки. Эти невидимо тонкие нити, каждая из которых может выдержать вес в сотню килограммов, являются незаменимым компонентом для многих наших аппаратов. Так что теперь вы связаны и не можете уйти без моего разрешения.

– Я вовсе не прошу об этом, мне здесь необыкновенно нравится, – сказал Зальтнер и склонился к спинке дивана, на которую положил свои связанные руки.

Се взяла его голову в свои руки и наклонила к себе, глядя в его глаза, словно пытаясь понять его мысли.

– Вы действительно глупы, вы, люди? – внезапно спросила она.

– Не совсем, – улыбаясь сказал Зальтнер, наклоняясь еще ниже.