Томми сощурился и напряженно всмотрелся в дальний берег реки, но он впервые пустовал.

– Так я и есть плохой человек, кроха.

Я покачала головой и пробормотала:

– Неправда. – Я достала из кармана медаль и помахала ею у него перед лицом. – Папа сказал, что тебя этим наградили, потому что ты герой. Как солдаты из «Атаки легкой бригады». Плохим людям не выдают ленточки со стальными подвесками, Томми! – Я улыбнулась, уверенная, что он разделит мое настроение.

Но нет – его обезображенное лицо исказилось в желтом свете фонаря.

– Не хочу это видеть.

Я нахмурилась, поднесла пеструю ленту поближе к его глазам:

– Ну постой, ты же и впрямь молодец! И нечего тут печалиться, Томми! Ты настоящий герой!

– Адди…

– Ты обещал, что вернешься домой, и не обманул. Ты бился со злыми немцами и победил, а хорошие мужчины не ругаются и не плачут, Томми, так что…

Он вдруг злобно зарычал, выхватил награду из моих дрожащих пальцев, опрокинув меня на землю, и швырнул медаль в реку. Но перестарался. Она глухо звякнула, ударившись о дерево на другом берегу.

Мои глаза налились слезами. Холодная грязь захлюпала под пальцами, налипла на коленки. Я больше не могла сдерживаться. Из горла вырвались глухие всхлипы, смешиваясь со всхлипами моего брата.

– Прости, кроха. Прости меня. – Он обвил меня холодными руками и крепко прижал к груди. Я в ответ попыталась его оттолкнуть, но он притиснул меня к своей куртке со всей силы. Его била дрожь. Прости, прости, прости…

Вдалеке заухала сова. Еще одна льдинка в реке раскололась. Томми глухо рыдал у моей щеки. Он пригладил мне волосы, принялся укачивать меня на коленях. Перед глазами у меня плясали звезды, но я выровняла дыхание, обняла Томми за шею и прижалась к нему сама.

– Почему ты теперь сам на себя не похож?

Он покачал головой. Уханье сов опять заполнило ночную тишину. Уж к чему к чему, а к молчанию я уже привыкла. Когда Томми уехал, а я затихла, папе не с кем стало разговаривать. Пустые слова наполнили наш дом, точно сорняки – поле.

Я поднялась и вскинула руки высоко над головой. Немного покружилась. Потом плавно взмахнула запястьями, чтобы передать печаль, – нас так учила на уроках балета миссис Джун. Провела пальцами по щекам, изображая слезы, поникла и опустилась на землю.

Томми наблюдал за мной, поджав губы. Его красные глаза следили за каждым движением. Папа не рассказывал ему, что я хожу на балет, и ни разу не упоминал, что я перестала разговаривать, но старшие братья и сами все подмечают. Нить нашего родства была прочнее всего на свете. Томми кивнул:

– Ты угадала, кроха. Мне очень грустно.

Я свернулась у него под боком, положила голову ему на бедро, а он стал гладить меня по волосам. Мы долго-долго смотрели на воду.

– И совсем не беда, что ты видишь всякое, – наконец сказала я.

Томми убрал руку от моих волос:

– Ничего нет хорошего в том, чтобы видеть то, чего не существует.

– Еще как существует! – Я подтянула колени к груди и достала свой альбом из-под пальто. – Папа подарил мне вот это, чтобы я рисовала все, что вижу в окрестностях нашего дома. Может, и ты начнешь рисовать… этот самый Аргон, – уточнила я, припомнив имя.

Томми снова сжал бледные губы в тоненькую линию. Я торопливо добавила:

– Не беспокойся, Аргон не причинит тебе зла! Мы ведь сыпем соль вокруг дома, так что дьявольский народец не сможет перебраться через реку!

Он сглотнул, точно слова царапали ему горло.

– Аргон – это такое место, Адди, а не существо.

– Ой! – Я нахмурилась. Странное дело. Как можно видеть места? Лично мне являются только злые создания! – Его все равно можно нарисовать, – упрямо повторила я.