– Ну, вроде бы все прошло хорошо, – весело заметила тетушка, и я мрачно взглянула на нее. – О, не унывай! В любом случае он тебе не понравился. А теперь, может быть, обсудим художественную школу?

– Элизабет, ступай в свою спальню и принимайся за уборку. Ты там устроила жуткий беспорядок, – сурово распорядилась мама, проигнорировав тетю Клэрис. – И если там нужно снова натереть пол, ты сделаешь это сама! – бросила она мне вслед.

Стоя на коленях, я подбирала с пола крошечные осколки стекла и бросала их в мусорное ведро. Буклет Художественной школы Святой Агнессы все еще лежал на моей кровати, и я снова взяла его в руки. С обложки ко мне взывал океан. Как я хотела бы увидеть его воочию, почувствовать песок под босыми ногами, взобраться на вершину утеса и вдохнуть соленый морской воздух… Я закрыла глаза, пытаясь представить себя там. Я никогда не бывала на взморье, только видела его на картинках. Мечта всей моей жизни – хоть раз взглянуть на необъятную воду. Вздохнув, я смела последние осколки стекла в ведро и плюхнулась на кровать, чтобы снова пролистать брошюру.

Я все еще рассматривала фотографии, когда дверь открылась и на пороге возникла мама.

– Я же велела тебе убрать беспорядок, – строго сказала она. Я соскочила на пол и принялась стирать краску, но она лишь вздохнула. – Оставь. Отец хочет побеседовать с тобой в кабинете.

Я поднялась и пошла вниз, чувствуя, как сердце уходит в пятки. Остановившись перед дверью, я собралась с духом. «Что бы ни случилось… У меня все хорошо, все должно быть хорошо, все будет хорошо», – тихо пропела я. Это мантра, которая всегда, с самого раннего детства, помогала мне достичь равновесия. Я снова повторила эти слова, быстро успокоилась и постучала в дверь.

Из кабинета донесся голос отца – он приглашал меня войти. Я толкнула дверь и бочком прошла внутрь. Я редко бывала в его кабинете и теперь окидывала взглядом полки красного дерева с одинаковыми томами в кожаных переплетах, которые тянулись вдоль стен. В воздухе витал табачный дым; на столике стояли два пустых бокала, рядом – пепельница, в которой еще тлели два окурка сигар. Отец сидел за письменным столом, с серьезным видом перебирая бумаги. Он не взглянул на меня, и я неловко замялась, не рискуя подходить.

– Чарльз уже ушел? – спросила я непринужденно. Его глаза наконец встретились с моими – серые с зелеными, – и он задержал на мне долгий изучающий взгляд.

– Да, Чарльз ушел, – наконец сказал он, сложил бумаги и хлопнул по стопке. – Ты ему очень понравилась, несмотря на твои попытки все испортить.

– Папа, я вовсе не пыталась что-то испортить, – начала я, но он поднял руку, и я умолкла.

– Чарльз – настоящий джентльмен. Он не хочет торопить тебя и с пониманием отнесся к тому, что, вероятно, имеет смысл подождать с женитьбой до следующего года. И он порекомендовал превосходный пансион благородных девиц[1], в котором ты могла бы поучиться в оставшееся до свадьбы время. – Папа посмотрел в календарь на своем столе и пролистал страницы. – Таким образом, у тебя будет восемь месяцев на подготовку.

– Подготовку к свадьбе? – В ушах шумело, голова кружилась, и меня охватила паника. – Уж не хочешь ли ты сказать, что он сделал предложение?

– Сделал. И я его принял от твоего лица. Чарльз будет прекрасным мужем, а из тебя, я уверен, получится превосходная жена – после обучения в пансионе.

– Мне девятнадцать лет. Не слишком ли поздно для пансиона благородных девиц? К тому же я не хочу выходить замуж за Чарльза Бонэма. Я хочу…

– Я знаю, чего ты хочешь, Элизабет. Ты хочешь стать художницей, мечтаешь о славе и богемной жизни. Но у тебя нет таланта, и твои мечты далеки от реальности. Так что советую тебе всерьез отнестись к роли не художницы, а жены.