Должна признать, меня приятно удивило, насколько хорошо он все воспринял. Правду говоря, я мало что знала о Чарльзе Бонэме. Мне было известно лишь, что он знакомый моего отца и наследник какой-то компании, производящей пластмассу. Один из тех, кого называют «нуворишами» или «новыми деньгами». Однако отец утверждал, что ему совершенно безразлично, старые это деньги или новые. Чарльз, несмотря на статус нувориша, уже успел произвести хорошее впечатление на многих нужных людей. Я не раз видела его имя в газетах – репортеры называли его восходящей звездой индустрии. А в остальном он оставался для меня абсолютной загадкой. Более красивый, чем на фотографиях в газетах, Чарльз оказался взрослее, чем я ожидала, – по крайней мере, лет на десять старше меня. Его волосы медового цвета были зачесаны со лба назад и набриолинены; глубоко посаженные глаза отливали синевой, как васильки, цветущие в нашем саду.

– Как бизнес, Чарльз? – спросил отец. Они вместе с тетей Клэрис присоединились к нам в оранжерее. Проковыляв к креслу, опираясь на трость, тетушка с трудом подавила смешок. Ее забавлял мой непрезентабельный вид.

– Неплохо, неплохо, – ответил Чарльз. – Хотелось бы мне, чтобы мы могли раз и навсегда покончить с этими проклятыми социалистами… Только подумаешь, что избавился от последнего из них, как другой поднимает свою уродливую голову. Но на самом деле они не представляют никакой угрозы. Видите ли, они неквалифицированные работники.

Папа кивал с умным видом, но я не понимала, о чем они говорили.

– Чего хотят эти социалисты? – спросила я. Чарльз слегка растерялся. Родители настороженно уставились на меня, а тетя Клэрис снова захихикала, прикрывшись чайной чашкой. – Извините, – пробормотала я. – Мне просто любопытно.

Чарльз снисходительно рассмеялся.

– Вы странная малышка. Социалисты просто стараются создать проблемы. Они всегда всем недовольны. Постоянно требуют большего, но не готовы ради этого потрудиться.

– Большего – в чем? – не унималась я.

Он нервно поерзал в кресле, и на гладком лбу обозначилась морщина.

– Более высокую зарплату, более короткий рабочий день, больше выходных…

– О, – задумчиво произнесла я. – Разве это так уж плохо?

Папа подавился чаем. Его глаза чуть не вылезли из орбит, и он потянулся к салфетке. Мама послала мне предостерегающий взгляд.

– Все в порядке, все в порядке. – Чарльз снова издал смешок. – Вы совершенно правы, Элизабет. Нет ничего плохого в том, чтобы хотеть большего, но это необходимо заработать. Так уж устроено общество. Нельзя просто получить все на тарелочке с голубой каемочкой. Тот, кто упорно трудится, заслуживает вознаграждения, а эти ребята не хотят работать как следует. Это понятно? – осведомился он с улыбкой, которая, несомненно, казалась ему доброй.

– Но я читала в газете, что вы сами унаследовали свой бизнес от отца, – заметила я с искренним любопытством: интересно, осознавал ли он, насколько лицемерны его слова?

На какую-то долю секунды его лицо исказилось от ярости, и от этого приятные черты стали уродливыми. Я в ужасе отшатнулась. Но Чарльз быстро взял себя в руки и нацепил обратно любезную улыбку. Вместо того чтобы ответить на мою реплику, он со смехом повернулся к моему отцу:

– Похоже, у вас в семье выросла маленькая коммунистка!

– Уверяю вас, ничего подобного. Она понятия не имеет, о чем болтает, не так ли, Элизабет? – Я открыла рот, чтобы возразить, но папа продолжил: – Чарльз, почему бы нам не удалиться в мой кабинет, предоставив леди возможность закончить чаепитие?

Не вымолвив больше ни слова, он увел Чарльза из оранжереи, и я осталась с мамой и тетей Клэрис. Я протяжно вздохнула и принялась обмахиваться салфеткой. В оранжерее, кажется, совсем не осталось воздуха.