– Привет, девочка, – пробормотала я, потрепав ее бархатные уши. – Что ты думаешь по этому поводу? – Я повертелась перед собакой. Она заскулила, и я рассмеялась: – Знаю, знаю. Я похожа на пион, правда?

Схватив альбом, я плюхнулась на кровать, а Астрид уселась у камина. Я начала с контура – провела длинную линию от головы к хвосту, прорисовала мускулистые лапы. Затем принялась за детали. Грызя кончик карандаша, я сосредоточилась на том, чтобы верно изобразить морду. Взгляд упал на открытый набор красок на столике у кровати. Мне не следовало рисовать красками в этом платье, но Астрид так редко сидела спокойно и позировала… Я взяла кисть и обмакнула ее в стакан с водой, не давая себе возможности передумать. К моему изумлению, Астрид не сдвинулась с места, пока я не закончила. Я осторожно положила альбом на письменный стол, чтобы лист высох, и осмотрела платье. На нем не было ни капли краски.

– Вот видишь, Астрид, можно быть и леди, и художницей одновременно, – самодовольно заметила я. В эту минуту она тихо зарычала, навострив уши, и следом раздался дверной звонок.

– Все в порядке, – сказала я, но собака уже вскочила и громко залаяла, неистово махая хвостом. Пока она что-нибудь не опрокинула в моей крошечной спальне, я шагнула к двери, торопясь выпустить ее. Однако нога в шелковом чулке заскользила по натертому полу, и я потеряла равновесие. Астрид загавкала еще громче, каждым мощным ударом хвоста сшибая на пол безделушки и книги. Я раскинула руки, пытаясь удержаться на ногах, и схватилась за книжную полку. Но она обрушилась, и я с грохотом растянулась на полу. Все, что стояло на полке, взметнулось в воздух, и, словно в замедленной съемке, банки и бутылочки с красками полетели на пол. Я зажмурилась, стараясь не смотреть, как вокруг бьется стекло и расплескивается краска. Астрид в панике рванула к двери, поскальзываясь на масляной краске – ее блестящая черная шерсть быстро покрылась канареечно-желтыми пятнами, – и наконец вырвалась на лестничную площадку.

– Элизабет? Все в порядке? – донесся из холла голос мамы. – Чарльз, почему бы вам не пройти в оранжерею? – любезно предложила она. – Я схожу за Элизабет.

В испуге я осмотрела себя. Я была вся перепачкана, персиковое платье загублено. Мама вскрикнула в холле, и я поняла, что Астрид успела и там наделать бед.

Вздохнув, я осторожно поднялась с пола. Стараясь не наступать на битое стекло и игнорируя тупую боль в спине, я медленно вышла на верхнюю площадку лестницы, готовясь к худшему. Однако зрелище, представшее передо мной, вызвало у меня невольный смех, и я зажала ладонью рот. Мама в ужасе озиралась, а возбужденная Астрид обнюхивала ноги гостя, виляя хвостом. Чарльз Бонэм стоял в изумлении. Его темно-синий пиджак покрывали канареечно-желтые отпечатки лап, и с каждым взмахом собачьего хвоста пятен на его брюках становилось все больше.

Не знаю, что больше расстроило маму: состояние прихожей и костюма бедного Чарльза или тот факт, что я показалась ему в неподобающем виде. Я уже смыла почти всю краску, вычесала ее из спутанных волос и надела другое платье, однако, по мнению мамы, всего этого было недостаточно.

– Мы, конечно, оплатим счет за химчистку, – настойчиво повторяла она Чарльзу, а я чувствовала вину при мысли о дополнительных расходах.

На улице начался дождь, и от этого воздух в оранжерее стал густым и спертым – как будто нам и без того не хватало неудобств. Чарльз вытер блестящий лоб носовым платком с монограммой.

– В самом деле, все в полном порядке, – с веселым смехом заверил он. – Такое иногда случается.