— Нас около пяти дюжин…— глухо прошептала Акме, призывно оглядывая собравшихся.

— И чего ж ты желаешь от нас, девонька? — тихо произнёс кто-то из пожилых мужчин слабым скрипучим голосом.— Мы изувечены, у нас нет оружия. Бабы? вы, девки ли молодые, будете противостоять им, извергам?

Акме не ответила. Огонь всё ещё бушевал в ней, и она с трудом усмиряла его мощь, ибо для отпора момент был неподобающим. И тут она увидела, как снаружи, прячась за большим камнем, осторожно выглядывает девочка. Увидев, что Акме заметила её, девочка спряталась.

— Что же это за чудо страшится подойти к нам и поздороваться? — ласково проворковала Мирья, тоже заметившая ребёнка.

— Это наша маленькая непоседа,— небрежно махнув в её сторону, проговорила седовласая женщина у стены.— Она здесь столь же давно, как и я. Голова отца её долго украшала одно из копий у алтаря, мать её умерла во время родов вместе с ребёнком этих зверей, а девчонку оставили служить и развлекать их.

Ужас и жалость охватили Акме и сдавили ей горло. Ей казалось, она не выдержит более ни этих уродств, ни ран, ни искалеченных судеб.

Девочка, услышав, что говорили о ней, вышла из-за камня и нетвёрдой, но бодрой походкой, то семеня маленькими детскими ножками, обутыми в старые рваные башмачки, то игриво подпрыгивая, выскользнула на свет факелов. Сердце Акме дрогнуло. Девочка была маленькой и столь хрупкой, что, казалось, ручки и ножки её могли сломаться в любую минуту. Длинные светлые волосы растрёпанными волнами лежали на спине и узких плечах. На ней была грязная и рваная длинная рубаха с тяжёлым кожаным поясом, вероятно, снятая со взрослого человека. Большие глаза — светло-серые, маленький носик прямой и правильный. Но всю нежность детского и милого лица перечёркивал глубокий и слишком большой шрам, берущий начало своё с правой стороны лба и пересекающий тёмную бровь, багровой раной заканчивающийся на правой щеке и тонким хвостом будто указывающий на маленькие и пухлые губы девочки. Этот шрам не просто бросался в глаза, он стирал черты этого красивого лица, и это не могли завуалировать даже чудесные глаза ребёнка.

Девочка остановилась. Губы её растянулись в открытую улыбку, она стиснула ладошки в замочек и заговорила, сверкая своими изумительными глазами:

— Приветствую тебя, сударыня. Хорошо ли добрались вы? Голодны ли?..

Мелодичность и весёлость этого тонкого голоса, гостеприимный характер этих фраз показались Акме чудовищно неуместными, а также заученными фразами, вырванными из другого мира. Девушка не смогла вымолвить ни слова. Она села на корточки, заглянула в её огромные глаза и прошептала, трясясь и глотая слёзы:

— Скажи, как зовут тебя?

Девочка в улыбающемся изумлении долго глядела на Акме, потом ответила ей просто и дружелюбно:

— Августа…

Девочка несколько долгих секунд разглядывала Акме, будто впервые после долгих лет видела лицо без шрамов и увечий, лицо молодое и красивое.

— Бедное дитя…— проговорил кто-то в толпе.

— Бедные мы,— фыркнул кто-то из мужчин.— Едва полночь наступит, мы все вскормим земли эти своей кровью!

— Да покарает тебя Господь за твои малодушные речи! — воскликнула Мирья.

— Бедные, говорите?..— хмыкнула другая женщина.— Да все вы будете счастливейшими из смертных, если Господь заберёт вас этой ночью! Они любят девственниц и пышнозадых красавиц. Выбирают себе по одной и пользуют их несколько дней или недель, пока не заведётся дитя в их чреве. Тех женщин, что родили им девочек, они убивают вместе с новорождёнными, а родивших мальчиков оставляют в живых для последующих сыновей… Им нужны полукровки. Такие выше ростом, сильнее и умнее.