— Откуда ты? — спросил все тот же седовласый мужчина без руки.

— Из Кибельмиды,— глухо отозвалась Акме, разглядывая сложные рисунки на бронзовой коже коцитцев.

— Они добрались и до Эрсавии? — в изумлении выдохнула Мирья, в ужасе качая своей изуродованной головою.

— Нет. Они поймали меня в ущелье Керейских гор,— спокойно отозвалась Акме.

— А что ты делала в Кереях? — грубовато осведомился Сатаро.

Девушка оставила вопрос его без внимания.

— А чем ты занималась? Кто твои родители? — ласково и осторожно спрашивала Мирья, обнимая Илу.

— Мои родители погибли, когда я была ребёнком,— коротко и без всяческого выражения сказала Акме.— Я — целитель.

Как только девушка произнесла эти слова, люди в её повозке отвлеклись от молитв своих, с опаской обернулись к коцитцам и печально опустили головы свои, а некоторые даже зашикали на неё.

— Если жить хочешь, никогда более не произноси этого вслух! — приглушённо воскликнула Мирья, прижав ладони к щекам.— Они не понимают нашего языка, но знают это слово.

— Был у нас уже один целитель,— прошептал мужчина без руки, заговорщически склонившись к Акме.— Он попытался вылечить одного пленника, который слёг с лихорадкой. Это не понравилось коцитцам. Целитель оказался крепок и не умер под пытками, а потом его четвертовали.

«Предок мой! — мысленно взмолилась девушка, прикрыв глаза ладошкой.— Провидица оставила меня. И ты лишишь меня мощи своей? Меня, потомка сына твоего, борющегося за процветание мира, коим ты повелевал…».

— Ты не должна бояться смерти, целительница,— тихо и будто негодующе произнесла Мирья; оба глаза её возмущённо сверкали, а гниющие раны подтекали.— Пред Господом должна ты предстать бесстрашно и смиренно.

— В планах моих нет места смерти,— на низких угрожающих нотах проговорила Акме.

Мирья с отвращением вздрогнула, вновь с негодованием глянула на девушку и отсела в другой конец повозки, забрав Илу.

— Смирись, девочка,— спокойно сказал мужчина без руки, светло улыбнувшись.— У нас нет выхода. Придётся умереть нам сегодняшней праздничной ночью — и достойно принять гибель нашу. Как зовут тебя, дитя?

— Акме,— последовал ответ так громко, чтобы вся повозка слышала.

— Акме…— улыбался мужчина.— Имя красивое и сильное, как и ты сама. Жаль, что ты разделишь нашу участь. Я помолюсь о тебе Господу.

После он отвернулся, поднял голову, воздел руки свои к небесам и тихим высоким голосом запел молитву.

В леса Кура они въехали на закате. Солнечные лучи мерцающим каскадом обрушились на горы и на лес и засверкали лиловыми, жёлтыми да розовыми бриллиантами. То были будто слёзы Шамаша, навсегда прощающегося со своим потомком.

В Куре их уже ждали. Коцитцы в рваной коже, с рогатыми шлемами и пиками в руках выстроились вокруг многоступенчатого алтаря, пританцовывая, что-то выкрикивая и подпрыгивая. Грудь их была обмазана кровью первых жертв. Напротив алтаря разинула свою чудовищную пасть хорошо освещённая пещера. Несколько остроконечных столбов и копий уже украсили мужские головы.

Чей-то короткий крик остановил телеги, и пленных начали загонять в пещеры. Акме не пыталась сопротивляться, когда её схватили и заставили сойти на землю, но невероятной силы ужас захлестнул, когда её повели в сторону алтаря. Пленные певуче благословляли её и осеняли крестным знамением.

«Неужели сейчас? — думала она.— Неужели я не проживу даже до ночи?..».

Но они обогнули алтарь и подошли к возвышению, на котором восседал крупный широкоплечий мужчина со множеством шрамов на бронзовой коже. Голову его увенчивало некое подобие шлема, отлитого из чистого золота. На шее висело ожерелье из клыков разных размеров и цветов. Трон его возвышался напротив древнего каменного алтаря, а ступени были усыпаны белыми костями.