Потомки Солнца. Том 2. Подземелье Иркаллы Catherine Alexandra

1. Глава 1. Алтарь Эрешкигаль

Акме продиралась к сознанию, как ребёнок рвётся к свету, пытаясь выбраться из материнского чрева. Шторм бескрайних океанов швырял её на острые утёсы, пронзающие и на части разрывающие плоть. Всё тело превратилось в одну сплошную боль, и мир под нею разверзнулся, будто пропасть.

Акме смогла открыть глаза. Но как только сделала это, лучи Шамаша озверело хлестнули по ним яркостью и злобой, и девушка зажмурилась. Голова её прыгала на выщербленных досках движущейся телеги. Грубые и хриплые вопли похитителей ворвались ей в уши, будто те низко склонялись над нею и выжидающе взирали. Приоткрыв оба глаза, она увидела поля — изумрудные и бескрайние, будто глаза Гаральда Алистера.

Жажда,— а с ней и тошнота,— мешали думать. Впереди она видела затянутую в грубую кожу безрукавки спину погонщика, который управлял единственной лошадью. По бокам тоже ехали всадники, с ног до головы затянутые в какие-то тёмные лохмотья.

О Коците Акме слышала достаточно, чтобы понять, что сейчас жизнь её как никогда висела на волоске. Она не знала, как подействует на коцитцев её огонь. Несмотря на жестокость и дикость, они были людьми. Могла ли она противостоять людям своей Силой?..

Поначалу головная боль ослепила, затем стало темно, и девушка была вынуждена, свесившись за борт повозки, с мучительным стоном высвободить содержимое желудка. Отплёвываясь, она увидела, как к ней подъезжает один из всадников, завёрнутых в тёмные одежды. Лицо его, от природы невыразительное, и без того лишалось всяческой живости из-за прочертивших кожу шрамов и язв.

Одна группа всадников отправилась на запад, другая — на восток. И тогда Акме осознала, что похитители пытались сбить преследователей со следа. Тогда она оторвала от своей ярко-красной туники небольшой кусочек и выбросила на траву.

Безысходность вновь начала завладевать ею, но, некоторое время подумав о незавидной судьбе своей в коцитском плену или на алтаре, Акме решилась действовать, пока её не привезли в волчье логово. Она глубоко вздохнула, чувствуя, как по жилам разливается пламя, подняла голову к небесам, будто грея лицо своё в солнечных лучах своего предка, и проникновенно прошептала: «Аштариат. Аштариат. Аштариат…».

Огонь продолжал разгонять кровь в жилах, причиняя мучительную боль. Поднялся ветер, и изумрудные травы тревожно затанцевали вокруг. Нутро закипело, ушибленную голову охватила страшная боль. Перепуганные коцитцы, бросившиеся врассыпную, с изумлением увидели, что девица со светящимися лазурью глазами в изнеможении ничком повалилась на дно телеги и более не поднялась. Она не смогла пошевелиться, когда коцитцы с грубыми выкриками накинулись на неё. Один из них ударил её по лицу так, что голова откинулась.

Ночь накрыла Архей серебристым покрывалом, но впереди возвышалась могучая гора, и Акме оцепенела от ужаса. Она поняла, что добралась до Коцита.

Стараясь сдержать дрожь в руках, Акме оторвала ещё один кусок от туники, и звук рвущейся ткани прозвучал, будто последний крик о помощи. Подкравшись к краю телеги, она уже собралась отпустить своё послание, но из тьмы вырос коцитец, коротким криком приказал остановить повозку, отнял из рук девушки кусок и внимательно осмотрел его в лунном свете.

Акме не видела глаз его во тьме, но даже сквозь ночь почувствовала их пронзающий холод. Тихо и обречённо охнув, она поняла, что сейчас ей либо перережут горло, либо замучают до смерти, и даже не успела помолиться, как на неё обрушился удар такой мощи, что она провалилась во тьму.

Далее она слышала лишь пронзительные крики, стенания и плач, не приглушённые даже её бессознательностью. Перед нею стояла Провидица во всём блеске своей дивной красоты. Лицо её было строго и печально. А за спиной стояла девушка, что несколько ночей являлась Акме в нелейских снах. Тёмные волосы её кольцами ниспадали на плечи, а в глазах, цвет которых терялся в тумане, читался укор.

— Ты должна жить,— прошелестела Провидица, возвышаясь над Акме, будто судья над преступником.

Вдруг по лицу потекли прохладные серебристые струи жизни, отмывая его от пыли и крови, смачивая распухший язык и высохшее горло. Когда толика сил вернулась, Акме открыла глаза, думая об ангелах. Но ангелов здесь не оказалось. Её окружали люди, много людей.

— Очнулась наконец,— тихий высокий голос песней коснулся слуха девушки.

— Очнулась?! Приветствую тебя, царевна! Я Ила, а как зовут тебя?

Ладонью заслонив глаза от солнца, Акме смогла разглядеть лица, склонившиеся над нею, и потеряла дар речи.

У женщины, на чьих коленях покоилась голова Акме, правую щёку покрывали глубочайшие шрамы, будто кожу её вспахивали, как землю. Был повреждён и правый глаз, кожа век напоминала кожуру картофеля, брошенную в костёр. Когда женщина повернула голову свою в сторону, то Акме увидела на коже её безволосой головы жуткие язвы, будто волосы её выдирали целыми локонами, а раны осыпали солью.

Дрожащей рукой Акме дотронулась до своего лица и обнаружила лишь несколько тонких царапин, рану в уголке губ, рану на лбу. Волосы же её были на месте и сохранили свою длину.

После она увидела девочку-подростка с длинными светлыми волосами, стянутыми в грязный пучок, и испачканное в пыли нежное лицо, не тронутое ни побоями, ни шрамами.

— Где я? — прошептала Акме.

— Мы едем в Кур,— успокаивающе произнесла женщина.

Целительница нашла в себе силы сесть и оглядеться. Повозка была наполнена людьми всех возрастов, и все — с разными увечьями. Всего пять повозок. В каждой, окружённой целым отрядом вооружённых коцитцев верхом на лошадях,— по десять-одиннадцать человек. Дети, взрослые, старики. Одна женщина с окровавленной щекой держала в руках вечно плачущего от жары, жажды и голода младенца.

Подавив тошноту и ком, подступивший к горлу, Акме спросила, указывая на мать с младенцем:

— Как давно она пила и ела?

— Она новенькая,— сказала девочка по имени Ила, с детской непосредственностью разглядывая Акме широко распахнутыми голубыми глазами.

— Она всё ещё кормит ребёнка грудью?

— Беспокойся лучше о себе,— хмыкнул мужской голос за её спиной.— Ей плевать на тебя.

— Сатáро! — с укоризной пробормотала женщина, протягивая Акме деревянную пиалу с водой.

Девушка обернулась и с трудом сдержала вздох и жалости, и отвращения. Сатáро был темноволосым крупным широкоплечим мужчиной средних лет с красивыми стальными руками, длинной толстой шеей и могучей загорелой спиной. Но лицо его, увидев однажды, нельзя было забыть никогда: рядом с носом зияла огромная багровая рана, ставшая шрамом, глубоким и уродливым, перечёркивавшим всю правую щёку. Огромные светло-серые глаза его с длинными пушистыми ресницами затуманены и обращены в себя. Жесткий волевой подбородок с ямочкой и губы его не тронуты, а одна из кистей была перевязана чёрной материей — на ней не хватало нескольких пальцев.

Увидев, как нежное лицо его новой спутницы зеленеет, плечи Сатаро опустились, он потупился и негодующе отвернулся.

— Не печалься, девочка,— тихо поговорила женщина.— У них в той повозке есть и вода, и еда. Просто у неё пропало молоко. Вот дитя и плачет…

Акме осмотрела себя. Пропотевшая туника её была перепачкана грязью и кровью. Пыльные волосы слипшимися от крови прядями лежали на плечах. И невозможно понять было, исходил ли столь отвратительный запах от неё или от всех тех людей, что окружали её.

Коцитцы забрали сумочку с лекарственными травами, кореньями, порошками и прочими лекарствами, которую Акме всегда носила на поясе и пользовалась ею уже несколько лет. Без неё она была как без рук.

— Поблагодари Небо, что тебя не лишили одежды,— улыбнулась женщина, разглядывая Акме, которая в ужасе ощупывала себя.— Они любят поиздеваться. Особенно над юными девственницами… Моё имя — Мирья.

— Что такое Кур? — спросила Акме.— И зачем они везут нас туда?

— Кур — это второй Коцит,— сказал один из мужчин с седыми волосами без руки и с растерзанной ногой; на лице его с нетронутыми чертами от висков до мочек ушей были прочерчены глубокие кровавые линии, будто мучители желали вырезать лицо его и сделать из него маску, начали своё дело, но не закончили.— Нас везут на празднество.

— Какое празднество?

— Этой ночью у них праздник,— поведала Мирья со своей чудовищной безмятежностью.

— А что будем делать мы на их празднике? — осторожно спросила Акме, страшась услышать тот ответ, который уже знала.

— Развлекать их,— просто, будто говорила о семейном ужине, ответила ей Ила, садясь на колени к Мирье.

Каким образом они буду развлекать коцитцев, девушка не сомневалась. Она с погибающей надеждой в глазах оглянулась на уже пройденный путь. Коцит остался далеко позади и стал едва заметным тёмным холмом. Малахитовые дали и берилловый Кандох сливались с небесами в единое полотно, окутанное золотым маревом, а на горизонте не было ни души.

— Не бойся, дитя моё,— говорил чей-то добрый голос в соседней повозке, обращаясь к мальчику лет десяти.— Стойко должны принять мы муки…

«У меня другой конец,— в гневе думала она, в отчаянии сжимая зубы.— Если мне суждено умереть, то в Кунабуле, но не здесь…».

Акме выпрямилась и оценивающе оглядела коцитцев. Их было слишком много, чтобы в одиночку смогла справиться с ними, да и не знала она, сможет ли вновь пустить в бой свою мощь, которая едва не убила её накануне. Все коцитцы были верхом, бронзовые лица их были суровы и грубы, а различные топорики, ножи, луки, ядовитые стрелы, мечи с зазубренным лезвием — устрашали.