Но если вождь велел идти в копи, приходилось повиноваться. Иначе изгнание. Тут не помогали ни прошлые заслуги, ни слава родового древа. Теранис и Ормар тоже прошли через это.

Однажды по молодости они сцепились как настоящие медведь и волк. Брат чуть не перегрыз горло брату. Тогда Ньорд Железный Ворон отправил сыновей в рудник на всю весну, приковав их друг к другу цепью. Бог-кузнец оказался милостивым. Теранис и Ормар вернулись худыми, но без увечий. Было это ещё в Серебряных горах, до того как пробудился вулкан и беоры покинули старый очаг.

Нормак согласился бы провести в руднике целый год, лишь бы заслужить уважение отца:

– Я не боюсь. Тот, кто пройдёт копи Ярлога, обретёт его силу.

– Или боль в груди на всю жизнь.

– Болью меня не испугать.

Глубокая складка печали прорезалась между бровей матери:

– В ковальне Теранис много раз бьёт молотом по наконечнику копья, чтобы сделать его острым. Железо раскаляют докрасна, а затем бросают в холодную воду, где оно шипит от боли. Зато после этого наконечник становится прочнее камня и пронзает любого врага. Так же и с тобой. Отец хочет сделать тебя сильнее.

Нормак угрюмо кивнул. Все отцы время от времени лупили сыновей, однако Нормаку казалось, что он самый тупой «наконечник копья» в племени, раз ему доставалось в три раза больше ударов, чем остальным.

Солнечная Ольха ощутила горький привкус лжи на языке. Она сама не верила в то, что говорила, но по-другому утешить сына не умела. Аста посмотрела на небо, где появилась тонкая растущая луна.

– Химина проснулась и приоткрывает око. Здесь луна кажется ближе, чем в Звенящих Холмах.

– Ты хотела бы вернуться к айхонам?

– Мой дом теперь здесь.

От Нормака не скрылось, как мечтательно засияли глаза матери. Аста перенеслась в пору юности, вспомнила семью, подруг, родной дом и землю.

Жеребец фыркнул и тихо заржал, ощутив тоску Солнечной Ольхи. Однороги обладали такой же памятью, как и люди. Быстроногому до сих пор снился табун с бесстрашными вожаками, красивыми кобылицами и беспечными жеребятами. Теперь же он скакал только наперегонки с одиночеством.

Нормак резко спрыгнул с Быстроного. От встряски всё вновь поплыло перед глазами, пришлось схватиться за изгородь, чтобы не упасть.

– У тебя кровь на ухе. – Аста протянула руку к Нормаку, но тот отстранился:

– Я поскользнулся на камне. Просто кожу содрал.

Солнечная Ольха подозрительно оглядела сына, однако промолчала. Проще было поймать форель голыми руками, чем вытянуть признание из Нормака.

Шаман Хаук Слепой Филин вытачивал ножом деревянную фигурку иглозуба. Так беоры прозвали диковинных зверей, которые стали проникать из южных лесов. Обликом иглозубы издалека походили на крупных бобров, с таким же плотным, жёстким мехом, только хвост был тонкий и гладкий, как у крысы.

Казалось бы, зверёк с виду неприметный да неопасный, но стоило твари открыть пасть, как шарахались самые закалённые охотники. У иглозуба не было верхней и нижней челюстей, рот его широко распахивался в стороны, точно ворота. Перепёлку, зайца, мелкого кабанчика он мог проглотить целиком, а когда попадалась добыча покрупнее, иглозуб вцеплялся в неё длинными зубами. Жертва быстро цепенела, яд сковывал мышцы, сердце останавливалось. Иглозуб не умел жевать мясо – он пронзал клыками шкуру, впрыскивал фермент, растворяющий плоть, и высасывал добычу, оставляя после себя лишь мешок с костями.

Бегал иглозуб не очень резво, зато своими короткими когтистыми лапками мог рыть глубокие ямы и норы, в которых устраивал засады. Мясо его отдавало тухлятиной, поэтому беоры специально не охотились на иглозубов, но при случайной встрече старались убить тварь. Уж больно омерзительной она казалась. Да и с появлением иглозубов в окрестных лесах заметно поубавилось зайцев, птиц и другой мелкой дичи.