Настоятельница только успела объявить, что завтра Гаянэ покидает их обитель, как раздался шум, и в распахнувшиеся двери стали быстро входить люди в военных мундирах. С ними было двое мужчин в черных кожаных куртках с нашивками на воротничках.

– Всем стоять! – один из мужчин в чёрной коже, брюнет с небольшими усиками, остановился у алтаря. – Вы все арестованы по обвинению в антисоветской пропаганде. Всем разойтись по своим комнатам. Быстро!

Гаянэ ничего не понимала, а её уже подхватил под локоть белокурый и голубоглазый военный в такой же чёрной кожаной куртке.

– Идём, – он потянул девушку к выходу. Онемевшая от испуга, Гаянэ покорно пошла за ним. Военный вывел её в коридор.

– Где твоя комната?

Гаянэ покорно показала направление, тщетно пытаясь поймать платок, который укрывал волосы. Платок из настоящего шелка – подарок дяди к совершеннолетию, – сполз на плечи, и косы рассыпались по плечам и спине.

– Ты не монашка? – военный остановился, поднял подбородок девушки двумя пальцами и заглянул ей в лицо. Теперь Гаянэ смогла рассмотреть этого человека как следует.

Длинное, обветренное лицо, с пролёгшими складками от когда-то перебитого носа к сухим поджатым губам. Старый белый шрам на левой щеке, льняная прядь, упавшая на высокий, с продольными морщинами лоб. Брови сурово сведены, а под ними совсем не должные находиться на таком лице светлые глаза совершенно невероятной, небесной голубизны.

Эти глаза настолько поразили Гаянэ, что она слишком поздно вспомнила, что приличной девушке нельзя смотреть на незнакомого мужчину и, тем более, позволять ему касаться себя.

– Нет, – она поспешно отвела глаза и попыталась освободиться. К её удивлению, русский не стал её удерживать. Гаянэ накинула платок на голову.

– Как тебя зовут? – в голосе военного, до этого сухом и безразличном, появилось что-то новое.

– Гаянэ.

Девушка чувствовала себя совершенно неловко под его взглядом. Вся её гордость, которая должна была сейчас ей помогать, куда-то делась.

– Я Николай, Николай Громов, – ей показалось, что он попытался улыбнуться, но посмотреть она не решилась. – Идём, я провожу тебя.

Они вышли на галерею. Мимо деловито прошли несколько солдат, они здоровались с её провожатым, обращались к нему уважительно, и двое из них задержались, о чём-то докладывая Громову по-русски.

Гаянэ, кутаясь в платок, остановилась возле арки галереи. Солнце уже скрылось за пиками гор, и ущелье внизу поглотила кромешная тень. Девушка вздохнула. В последний раз она любуется этим видом. Рядом неслышно остановился Николай.

– Красиво, – он смотрел на горы. – Тебе нравится?

– Нет, – она ответила неожиданно резко даже для себя. – Я ненавижу эти горы.

– Почему? – судя по тону, русский был искренне удивлён. – Ведь это твоя родина, твой дом.

– Мой дом не здесь.

Гаянэ подошла к самому краю галереи. Она сама не понимала, почему разговор с русским вызывал у неё странные чувства. К счастью, на галерею вышел брюнет, который командовал в общем зале.

– Капитан! – брюнет позвал Громова.

Тот дёрнул щекой, но подошёл. Гаянэ не слышала, о чём они говорили, но по взглядам, которые бросал на неё брюнет, было понятно, что речь идёт о ней.

– В чем дело, Котовский? – Громов, нахмурившись, остановился перед лейтенантом. Тот заметно улыбнулся.

–А она хороша, капитан, – Котовский покосился на стоявшую девушку. – Настоящая красавица. Прямо княжна Тамара.

– Вы за этим меня позвали, лейтенант? – Громов нахмурился ещё больше, и Котовский поспешно стёр улыбку с губ.

– Мы допросили настоятельницу, она от всего отнекивается, но это пока. С ней поработают, и она все расскажет.