Поколение OFF Михаил Гинзбург
Глава 1: Золотая клетка
Город истекал потом под одеялом из свинцовых туч уже которую неделю. Не дождь – нет, тот хотя бы притворялся, что смывает грязь. Это была мелкая, назойливая морось, похожая на плесень, расползающуюся по граниту и стеклу небоскребов. Она превращала улицы в тусклые зеркала, отражавшие лишь бесконечную усталость и неоновые язвы реклам. Джулс Вэнс наблюдал за этим из своего аквариума на сорок седьмом этаже. «Апекс Тауэр». Название отдавало дешевым дезодорантом или презервативами с претензией. И то, и другое он продавал. Успешно.
Кабинет Джулса был стерилен, как операционная для ампутации совести. Панорамное окно во всю стену, стол из вулканического стекла, на котором не задерживалась даже пыль – только отпечатки его пальцев, стираемые уборщицей-невидимкой каждое утро. Воздух, пропущенный через дюжину фильтров, пах ничем. Идеальная среда для выведения новых штаммов желания.
Сегодня на разделочном столе его красноречия трепыхался «СонНова» – таблетки для тех, кто разучился видеть сны или, хуже того, видел неправильные. Клиенты – двое мужчин в костюмах цвета мокрого асфальта и женщина, чье лицо было так натянуто ботоксом, что улыбка напоминала предсмертную гримасу – нервно ерзали на дизайнерских стульях, напоминающих орудия пыток эпохи Возрождения.
«Поймите, – голос Джулса сочился медом с толченым стеклом, – мы продаем не снотворное. Мы продаем… кураторский опыт. Эксклюзивный доступ к вашему собственному подсознанию, но без риска наткнуться на чудовищ из чулана вашего детства». Он сделал паузу, позволяя этой фразе, отполированной до блеска сотней репетиций, осесть в их размягченных мозгах.
«Но… Джулс, – промямлил один из мужчин, тот, что покрупнее, с капиллярной сеткой на носу, как карта забытых дорог, – некоторые… э-э-э… фокус-группы показали… беспокойство. Что если люди… ну… перестанут отличать?»
Джулс позволил себе улыбку – идеально выверенный изгиб губ, не выражающий ничего, кроме превосходства. «Отличать что от чего, Марти? Скучную реальность от безупречно сконструированного сна? Поверьте, это как жаловаться, что ваш личный повар готовит слишком вкусно. Люди жаждут побега. Всегда жаждали. Раньше это были книги, потом кино, потом игры. Теперь – сны. Чистый, незамутненный эскапизм, доставляемый прямо в мозг. „СонНова“ – это не таблетка, это билет в один конец из серой обыденности». Внутренний голос Джулса добавил: «Обратно билеты не предусмотрены, идиот. Читайте мелкий шрифт на упаковке души».
Женщина, Симона, постучала длинным ногтем цвета запекшейся крови по планшету. «Наши аналитики отмечают… некоторую стагнацию в секторе „премиального забытья“. Вовлеченность падает. Люди… они словно устали даже хотеть».
Вот оно. Эта едва заметная рябь на поверхности стоячей воды всеобщей апатии. Джулс видел ее уже несколько месяцев. Цифры в отчетах, пустые глаза на улицах, даже собственные подчиненные, двигающиеся по офису, как сомнамбулы с перегоревшими лампочками внутри. Раньше толпа ревела от восторга при виде новой безделушки. Теперь она лишь вяло моргала.
«Симона, дорогая, – Джулс чуть наклонился вперед, создавая иллюзию доверительности, – стагнация – это просто затишье перед новым цунами желания. Люди не устали хотеть. Они просто ждут, когда им предложат что-то… что пробьет их броню из цинизма и усталости. И „СонНова“ – это именно тот бронебойный снаряд. Мы дадим им сны, настолько реальные, что сама реальность покажется выцветшей копией. Они будут платить за это. Они будут умолять об этом».
Он поднялся, давая понять, что аудиенция окончена. Стена за его спиной показывала панораму города – серое на сером, прошитое редкими прожилками фар. Город-труп, еще не осознавший, что его сердце остановилось.
Когда клиенты, оставив после себя едва уловимый запах страха и дорогого парфюма, удалились, Джулс подошел к окну. Морось превратилась в полноценный ливень, барабанящий по стеклу, словно тысячи пальцев мертвецов, пытающихся проникнуть внутрь. На огромном экране, вмонтированном в здание напротив, беззвучно корчилась модель, рекламирующая очередную цифровую пустоту. Ее улыбка была слишком широкой, глаза – пустыми озерами.
Джулс достал из кармана гладкий, холодный флакончик «СонНовы» – его личный экземпляр. Он не принимал их. Зачем? Его работа и была одним сплошным, тщательно срежиссированным сном наяву. Но иногда, очень редко, когда город за окном казался особенно безнадежным, а собственное отражение в стекле – слишком похожим на тех, кого он презирал, Джулс подносил флакон к свету и смотрел, как переливается внутри маслянистая жидкость.
Где-то внизу выли сирены. Обычное дело. Город всегда выл. Просто в последнее время этот вой казался каким-то… более надрывным. Словно он оплакивал нечто большее, чем просто очередную жертву несчастного случая или насилия. Словно он оплакивал сам себя.
Джулс отвернулся от окна. Пора было готовиться к следующей встрече. На повестке дня – продвижение нового «эмоционального детокса». Еще один способ продать людям их собственную, красиво упакованную пустоту. Бизнес шел как обычно. Или почти как обычно. Эта едва заметная дрожь в воздухе, эта всепроникающая усталость в глазах толпы… Что-то неуловимо менялось. И Джулсу это не нравилось. Не потому, что он боялся перемен. А потому, что эти перемены он не контролировал. Пока не контролировал.
Глава 2: Сбой в Матрице
Презентация провала – это тоже искусство. Джулс Вэнс владел им в совершенстве. Его последний шедевр, «Душевный Дружок ДотКом», интерактивный питомец на основе искусственного интеллекта, который обещал «безусловную цифровую любовь без аллергии и хлопот с выгулом», затонул с таким оглушительным бульканьем, что отголоски достигли даже задраенных люков его самооценки.
В конференц-зале, пропахшем отчаянием и вчерашним кофе, команда разработчиков и маркетологов напоминала выживших после кораблекрушения, выброшенных на необитаемый остров из отчетов о квартальных убытках. Лица серые, глаза избегают взгляда Джулса, словно он – солнце, способное испепелить их одним лишь фокусом своего недовольства.
«Итак, – Джулс обвел их взглядом хищника, изучающего стадо больных антилоп, – кто-нибудь может объяснить мне, почему нация, готовая часами смотреть, как другие люди распаковывают коробки в интернете, вдруг проявила столь вопиющее равнодушие к существу, запрограммированному обожать их 24/7?»
Молчание. Густое, как патока. Только кондиционер гудел свою заунывную песнь о тщете всего сущего.
«Возможно, – подал голос один из младших маркетоидов, Пит, чьи прыщи на подбородке пылали, как сигнальные огни бедствия, – мы… э-э… недооценили порог… цинизма?»
Джулс едва заметно усмехнулся. Недооценить порог цинизма у этих приматов? Это как недооценить глубину Марианской впадины. «Цинизм, Пит, это наш хлеб с маслом. Мы его пестуем, удобряем, а потом продаем им противоядие. Нет, дело не в этом». Он постучал пальцем по экрану, где застыла диаграмма продаж, напоминающая кардиограмму покойника. «Дело в том, что кто-то, где-то, облажался с дистрибуцией. Или с медиа-закупками. Или просто целевая аудитория впала в коллективный летаргический сон. Что, кстати, становится модным трендом».
Он небрежно махнул рукой в сторону огромного плазменного экрана на стене, где в режиме «без звука» шла какая-то утренняя новостная блевотина. Ведущая с лицом восковой куклы и приклеенной улыбкой что-то лопотала о «синдроме внезапной апатии», охватывающем отдельные районы. На экране мелькали кадры: люди, застывшие посреди улицы с отсутствующим взглядом; художники, тупо пялящиеся на пустые холсты; офисы, где сотрудники сидели, уронив головы на клавиатуры, не от усталости – от какой-то глубинной, всепоглощающей пустоты.
«Вирус лени, не иначе, – хмыкнул Джулс. – Или правительство распыляет что-то новое для усмирения масс. В любом случае, „Душевный Дружок“ был безупречен. Концепция – огонь. Исполнение – выше всяких похвал». «Кроме того, что он никому на хрен не сдался», – добавил его внутренний критик, но Джулс привычно заткнул ему пасть.
Город за окном больше не плакал. Он задыхался. Дождь прекратился, оставив после себя липкую, удушающую влажность. Небо было цвета грязной ваты, и солнце, если оно там вообще было, не решалось пробиться сквозь этот саван. Кондиционеры в «Апекс Тауэр» выли на пределе возможностей, но ощущение спертого воздуха никуда не девалось. Словно кто-то гигантский выдохнул в легкие города, а вдохнуть забыл.
Вечером, в своем пентхаусе, больше похожем на мавзолей для эго, Джулс щелкал каналами. Та же ведущая-манекен теперь с серьезным выражением обсуждала «творческий вакуум» с каким-то бородатым типом в очках, похожим на высушенного энтомолога. Тип утверждал, что человечество исчерпало свой «креативный лимит». Что все истории рассказаны, все песни спеты, все образы созданы. Осталась только переработка вторсырья. Жвачка для глаз и ушей.
«Какая чушь, – пробормотал Джулс, наливая себе скотч цвета старого золота. – Креативный лимит. Просто у этих бездарей кончились идеи, вот они и выдумали красивое название для своей импотенции».
Он отпил. Напиток обжег горло, но не принес обычного удовлетворения. В последнее время все казалось каким-то… пресным. Еда, алкоголь, даже секс – все утратило остроту, словно его собственные рецепторы покрылись слоем пыли.
