Я замер у порога, стараясь не дышать громко.

И тут они начали двигаться. Не драка – танец. Взмахи мечей были отточены, как движения балетных танцоров. Но это был иной балет – жестокий, быстрый, несущий смерть. Я вспомнил, как у нас на родине казаки пляшут, играя саблями у костра. Но это было иное. Здесь не было праздника. Был ритуал. Дисциплина. В каждом шаге – преданность, в каждом ударе – древняя воля.

Один из них – старший, судя по чёрной повязке на плече – сделал шаг в мою сторону. Я понял, что задержался. Поклонился, как умел, и вышел, не дожидаясь окрика.

Дальше – рисовые поля. Мужчины и женщины ссутулившись тянули за собой воду, высаживали побеги, тянули носилки. Они не поднимали глаз, но слышали всё. Работали в едином ритме. Тяжело, но слаженно. Я шагал вдоль дороги, и ветер шевелил зелёные побеги – казалось, само поле дышало.

Я наткнулся на кузницу. Хотел было заглянуть – интересно же, как тут куют мечи, что с лёгкостью рассекают воздух. Но едва я ступил на порог, как изнутри вылетел худощавый кузнец с лысиной и жилами на руках, как у каната.

– Нэ! – гаркнул он, замахнувшись кувалдой. – Гайдзин, иру на!

Понял: не рады. Развернулся и пошёл прочь, а изнутри снова зазвенел металл. Сила, вложенная в каждый удар, была будто живая.

Прошёл дальше – к площади. Там стояли деревянные столбы, и длинные бамбуковые жерди. Рядом висела плеть. Воздух пах пеплом и кровью. Всё стало ясно. Место допросов. Место наказаний. И тогда я понял, откуда те крики, что по ночам разносились по деревне. Их не уносил ветер. Он приносил их – прямо к моим снам.

Я ушёл оттуда, сердце сжалось. Хотел глотнуть воды, уйти куда глаза глядят. Весна была в разгаре – деревья покрылись цветами, будто не ведали они страха и боли. И вот – река. Тонкий мост из тёмного дерева, и по ту сторону – поле, усеянное цветами. Я шёл неспешно, и вдруг заметил – на мосту кто-то стоял.

Силуэт – лёгкий, как сама весна. Девушка в кимоно. Когда я подошёл ближе, то остановился – дыхание перехватило. Такую не встретишь на рисовом поле. Наряд её – небесно-голубой с белыми ветвями сакуры, узор – тонкий, как дыхание утренней дымки. Лицо – будто резное. Глаза большие, чёрные, печальные и странно знакомые. Она повернулась ко мне, и я замер.

Её взгляд – глубокий, как озеро, в котором отражаются звёзды.

– …Аната ва… гайдзин? – тихо спросила она. Голос – как ручей в горах: прохладный, чистый.

– Россия… – выдохнул я, не зная, зачем сказал это.

– Ро-ши-а… – повторила она, будто пробовала слово на вкус.

Я хотел заговорить, сказать что-то. Но язык мой не повиновался. Мы стояли, разделённые мостом, но ближе друг к другу, чем с кем-либо за последние месяцы.

И вот тогда, как по велению судьбы, за спиной появился мой стражник. Каменный, молчаливый, как всегда. Девушка увидела его, и её взгляд стал другим – отстранённым, как будто мы и не встречались вовсе.

– Прощайте, – прошептала она, поклонилась и исчезла среди цветущих деревьев.

А я стоял, глядя ей вслед, и чувствовал, как ветер уносит её аромат – и вместе с ним часть моего сердца.

Она исчезла в ночи – так легко, словно её и не было вовсе. Как лёгкий ветер, что скользнул мимо, не оставив ни следа, ни тени. Я стоял, не сводя взгляда с того места, где она только что держалась за перила моста. Шаг вперёд – и её уже нет.

Я резко повернулся к стражнику.

– Кто она? Как её зовут? – спросил я.

Он стоял, как изваяние, будто слова мои не достигли его слуха. Ни вздоха, ни звука – только сдержанный, холодный взгляд.

– У тебя язык есть? – рявкнул я, раздражённо махнув рукой. – Хотя… с кого я спрашиваю, – пробормотал я уже себе под нос. – Как будто со стеной говорю…