– Не "тори", а "тори"! – поправлял он меня. – "Тори" – это птица! А ты сказал "тори", как "укради".

– Ну и ну, – говорил я, – чтобы меня поняли, надо не говорить, а петь.

Он смеялся, откинув голову, и хлопал меня по плечу.

Как-то раз, когда солнце уже клонилось к закату, он пришёл серьёзный, задумчивый. Сел рядом и долго молчал, а потом заговорил:

– Ты знаешь, скоро может быть беда. Я слышал, как отец говорил с дядей. Клан Ямасиро, у них на севере земли, хотят напасть на наш край. Господин их – Ямасиро Гэндзи – жаден и жесток. Говорят, он уже шлёт лазутчиков.

Я нахмурился, но виду не подал. Погладил Рику по голове.

– Многое ты слышишь для своего возраста. Но за рассказ – спасибо. Лучше знать, чем ждать в неведении.

Он кивнул, но глаза у него оставались тревожными. Для мальца – уж слишком взрослыми.

– Я скажу господину Кентаро, – добавил я. – Ему стоит знать.

– Он уже знает. Просто молчит.

– Много людей у них? – спросил я, стараясь выговорить по-японски.

Рику пожал плечами:

– Не знаю. Но отец говорит – господин Кентаро тревожится.

Мы помолчали. Вечер дышал тёплым ветром, пахло сеном и дымом. А где-то в душе у меня всё крепло чувство, будто вскоре придётся выбирать – сидеть в сарае или стать частью того, что движется в этих землях.

Утро было тяжёлым. Сквозь щели в стенах сарая проникал холодный ветер, а свет восходящего солнца резал глаза. Я ещё не успел как следует очнуться, как услышал тяжёлые шаги – быстрые, звонкие, решительные. Кто-то шёл ко мне снаружи. Слышался крик, не разобрать слов, но голос был узнаваем – громкий, с хрипотцой, как будто у человека пепел в груди. Это был он.

Дверь распахнулась с резким скрипом, и в сарай вошёл господин – хатамото Кентаро. На нём были доспехи: чёрный лаковый нагрудник, украшенный гербом клана, наплечники с кистями, и пара мечей за поясом – катана и вакидзаси, как у самурая с честью и правом. Его лицо было напряжённым, взгляд – как лезвие.

Он остановился посреди сарая, вскинул голову и глянул на меня.

– Проснулся наконец? – сказал он. Его голос был холоден, как роса на клинке. – Слуги говорят, ты уже не бредишь, можешь ходить… Значит, пора и делом заняться. Я тебя кормил не за просто так, чужестранец.

Я приподнялся на локтях, не зная, что сказать. Молчал. Он шагнул ближе.

– Ты теперь под моей защитой, но и в моём долгу. Ты раб, но не пёс на цепи. И раз умеешь ходить – будешь ходить не только по двору. Я разрешаю тебе выходить за ворота, но с моим стражником. Он будет твоей тенью.

Он говорил твёрдо, но в голосе не было злобы – скорее, долг. Обязанность.

Потом он сел на брус у стены, рядом со мной. Помолчал. Снял перчатку и провёл рукой по лицу. Глубоко вздохнул.

– Мне рассказали, что к тебе ходит мальчик… учит тебя языку. Это хорошо, – он прикрыл глаза и будто ушёл в себя. На миг наступила тишина, только ветер свистел в щелях сарая. Он сидел так с минуту, потом заговорил снова, низко и глухо: – Ты странный человек, Алексей. С небес свалился. Но, может, не случайно. Этот остров скоро будет в крови. Грядут перемены.

Он открыл глаза, и в них было нечто новое – тревога?

– Ты ведь разбираешься в кораблях, верно? – спросил он уже другим голосом, внимательным.

Я кивнул. Не хотелось признаваться, но и лгать не стал.

– Так и думал. Ты пришёл с моря, значит, море в тебе. Я хочу, чтобы ты встретился с моим господином, даймё Канэгава Масанори. Он должен увидеть тебя сам.

Я нахмурился.

– Даймё? – переспросил я, не зная, что это слово означает.

Кентаро вдруг рассмеялся – коротко, как будто забыл, что умеет это делать.

– Даймё – это владыка земли. Господин всех нас. Он правит этим кланом. Я всего лишь его меч и щит.