Развернувшись обратно к мосту, я встал туда же, где минутой ранее стояла она. Опёрся на перила, взглянул вверх – небо было чистым, тёмно-синим, усыпанным звёздами, словно кто-то рассыпал по бархату алмазы. Под мостом тихо журчала речушка, отражая в себе эти звёзды. А напротив меня раскинулась сакура, полуприкрытая ночной тенью, но всё равно чарующе красивая.

– Что за чудное дерево… – выдохнул я. – Словно сама ночь украсила его лепестками.

Я стоял так долго – минут тридцать, может, больше. Просто смотрел в темноту, улыбаясь сам себе, как глупец. Странное чувство наполняло грудь. Лёгкое, но тёплое. Щемящее. Незнакомое. Я не знал её имени. Не знал, кто она. Но всё внутри гудело, будто я пережил нечто важное, значительное.

Ночь в деревне была тиха. Лишь стрекот сверчков да шорох листвы вдалеке. Я брёл по тропинке, прислушиваясь к своим шагам.

Добравшись до своего сарая, я улёгся на охапку сена. В темноте было тепло, пахло сухой травой, но… я не мог уснуть. Сердце билось, как после бега, а перед глазами вновь и вновь всплывал её образ.

Глаза. Такие… глубокие, тёмные, будто в них отражалась вся ночь. Их невозможно было забыть. Взгляд – мягкий, но сильный, будто в одно мгновение он пронзал насквозь и проникал в самую душу.

А голос… Такой тихий, словно шелест ветра в сакуре. В нём не было ни страха, ни холодности – только спокойствие и что-то притягательное, неуловимое.

Я лежал, не двигаясь, и вдруг понял – я вспоминаю её чаще, чем Родину. Чаще, чем свои сны. Она появилась всего на миг, а теперь – в мыслях, в груди, в этом странном, беспокойном ощущении.

Я не знал, что это. Никогда прежде не влюблялся. Да и слово "любовь" мне казалось чем-то из сказок. Но сейчас… сейчас я будто начинал понимать, как это бывает.

Только не до конца. Пока – ещё нет. Пока – просто её глаза, её голос, её исчезновение в ночи.

И что-то внутри… что-то тёплое, нежное, хрупкое.

Я уснул, наконец, глубоко и спокойно. Впервые за долгое время мне снилось не море, не дом…

А она.

Настал день, которого я ждал и боялся одновременно. Сегодня меня должны были вести на аудиенцию к местному даймё – правителю этих земель. Я не знал, что он за человек. Возможно, мудрый и справедливый, как в старинных книгах. А может, суровый и безжалостный, как буря на море. Но где-то глубоко в душе я надеялся, что он не станет вершить судьбу пленника с жестокостью.

Проснулся я на рассвете. За тонкой, бумажной перегородкой ещё бродили сумерки, но двор уже наполнялся звуками – скрипели полозья телеги, скрикивали птицы, и кто-то точил меч вдалеке.

Я вышел к главному входу и встал у порога, ожидая, когда за мной придёт господин дзёдай Кэнтаро.

Солнце поднималось медленно, окрашивая утренний туман в янтарный цвет. На камнях у входа оседала роса. Я стоял и слушал, как бьётся моё сердце – тревожно, учащённо. Через некоторое время, наконец, раздались шаги. Из-за угла вышла молодая служанка в серо-голубом кимоно. Она указала рукой в сторону дома:

– Заходи, – коротко бросила она, не глядя мне в глаза.

Я вздрогнул и поспешно шагнул внутрь, словно боялся опоздать на последний корабль. Полы дома были гладкими, прохладными, и я невольно задержал дыхание, когда оказался в главном зале.

Комната была просторной, устланной татами, по углам – лаковые сундуки, оружейные стойки, бронзовые курильницы, источающие тонкий аромат. В центре стоял господин Кэнтаро. Он был высок, серьёзен, с сосредоточенным, как у воина, лицом. Вокруг него сновали трое слуг – мужчины, одетые в простые, но опрятные хакама. Именно мужчины традиционно помогали самураю облачаться – не женщины, ведь доспехи были тяжёлыми и священными, частью боевой чести.