Прошло меньше минуты, как из-за забора, прямо передо мной, снова высунулась макушка – та самая, мальчишеская.

– Ты… и правда человек? – спросил он шёпотом.

– А ты думал – кто? Леший?

Он нахмурился, размышляя.

– У тебя глаза… не такие.

– Это потому, что я с севера, – ответил я, – оттуда, где снега много.

– Холодно?

– Очень. Там даже души замерзают.

Он удивился.

– А ты страшный.

– Ты тоже, – сказал я, щурясь. – Особенно утром, небось.

Девчонки засмеялись где-то за его спиной. Он оглянулся и с важным видом полез выше по забору, на самую жердь. Я уже хотел сказать, чтоб слез, как вдруг он поскользнулся, замахал руками и – хлоп! – грохнулся с той стороны, прямо ко мне под ноги.

– Эй! – я вскочил.

Он сидел в траве, смотрел на меня с ужасом и дрожал. Потом у него на глазах выступили слёзы, он вцепился руками в ногу и заорал:

– Кааааасан! Туууусааан! (Мама! Папа!)

Я медленно подошёл, на корточки присел, посмотрел – нога цела, только ссадина.

– Тише, – сказал я мягко. – Не бойся. Я не трону. Видишь, у меня рук почти не осталось – всё в порезах. Только и могу, что листья разглядывать.

Он глотнул слёзы, сопел. Я снял с пояса платок – тот, что мне как-то отдали служанки, и аккуратно обвязал вокруг его коленки.

– Вот так. Теперь ты – воин. С повязкой.

Он удивлённо замолчал. И вдруг сказал:

– Осиэру…

– Что?

– Осиэру. Это значит – учить. Я тебя буду учить.

– Чему ж ты меня научишь, а? – усмехнулся я.

– Словам. Чтобы ты не был глупый.

Я не сдержал смеха.

– Спасибо, добрый учитель.

И тут, из-за угла, выбежал мой стражник, как всегда с выражением булыжника на лице, с мечом в руке. Он встал между мной и мальчишкой, будто защищая ребёнка от меня. Я медленно выпрямился, сдерживая раздражение.

– Отойди, – сказал я, глядя ему прямо в глаза. – Не всегда сила в стали.

Он не шелохнулся.

– Этот мальчик – мой первый ученик, – добавил я уже громче. – Не тронь его.

Наконец он убрал меч. Я провёл рукой по волосам мальчишки. Тот уже не плакал. Смотрел на меня широко раскрытыми глазами.

– Как тебя звать-то, а?

– Рику, – ответил он. – А тебя – я знаю. Ты – Арусекэй.

– Почти угадал, Рику, – усмехнулся я. – Почти…

Мальчишка вскочил с травы, вытер ладошкой нос, и, обернувшись, крикнул весело:

– Я ещё загляну к тебе в гости!

И вприпрыжку побежал прочь, к своим товарищам, которые, выглядывая из-за забора, тут же бросились наутёк, хихикая и перешёптываясь.

Я невольно улыбнулся. Не успел я к вечернему часу растянуть ноги, как на следующий день он снова был тут. Пришёл, будто так и надо – сел рядом и стал показывать на разные предметы.

– Ки! – сказал он, указав на дерево. – Ки! Понимаешь?

Я кивнул, повторил за ним:

– Ки.

Он просиял, хлопнул в ладоши и тут же показал на землю:

– Цути!

– Цу… ти, – повторил я, медленно, как бы пробуя на вкус.

– Хорошо, хорошо, – одобрил он и стал показывать дальше: на небо, на камни, на мой сапог. Я слушал, повторял, морщился, когда язык не слушался, но в глазах у меня будто разгоралась искра – словно я снова был мальчишкой и учил первые молитвы от деда в селе.

Прошло не меньше месяца с той первой встречи. Может, чуть больше – я не вёл счёта дням. Но за эти недели я уже мог понимать простую речь. Слов пятнадцать, потом двадцать… А к концу второй недели я уже узнавал отдельные фразы у служанок. В третью – пытался отвечать. Местные сперва посматривали с усмешкой, но потом уже кивали с уважением. Не каждый чужак старается выучить их язык.

Мы с мальчонкой – я уж знал, что его зовут Рику, – сидели у меня у сарая или на траве у дома. Он приносил с собой обломки дерева, рисовал палкой в пыли, объяснял, как что пишется. Я повторял за ним, порой со смехом, когда путал слова. Он смеялся тоже, но не зло – по-доброму.