Жизнь Тэтрэваа была для Цзары загадочной и тёмной, как мгла в пещере. Будущего родственника нельзя было назвать немногословным, и говорить он очень даже умел, не в пример Цзаре, однако рассказов о его жизни, точнее о той её части, которая была проведена вдали от племени, молодой туам совсем не слышал. Лишь слухи и обрывки чужих домыслов давали туманное представление о его работе посланника или гонца – существовала такая должность, когда Цзара ещё был ребёнком. Тэтрэваа был одним из последних таких посланников и видел, скорее всего, как весь Хааск прогибается постепенно под напором Мергалона, как всё приходит в упадок, как туамы превращаются в рабов. А уж об отдельных эпизодах его странствий и говорить нечего – о них, наверное, не знал никто, кроме него самого.

– Семья Туэтцы теперь не даст тебе покоя, – заговорил Тэтрэваа.

Цзара молчал, не зная, что ответить. Он и так осознавал, что теперь, после того как погиб Птах – тот, кто однажды вселил в его душу какое-то тревожно-тоскливое чувство, рассказывая о местах в которых бывал; после того, ЧТО тот сделал перед смертью, неприятностей у него станет намного больше. Они и раньше были – тех, кто так тесно общался с пришедшим от луноглазых всегда недолюбливали, правда далеко не все, а на выражавших свою неприязнь открыто Цзара всегда старался демонстративно не обращать внимание. Теперь же вражда с Туэтцей и его родственниками возрастёт многократно, особенно вкупе с нынешней ситуацией в племени. А он остался почти один…

Тэтрэваа, забыв о трубке, которую Цзара так ни разу и не поднёс к губам, смерил глазами собеседника, всё больше мрачневшего и углублявшегося в свои мысли, и медленно проговорил:

– Тебе лучше уйти из племени.

Цзара встрепенулся. Некоторое время он молча таращился на брата своей будущей жены, прежде чем сбивчиво ответить:

– Т-ты что… да плевать я хотел на этого Туэтцу. Раньше терпел и сейчас стерплю. Да вождь сам его скоро с поста снимет, продолжай он в том же духе. Всё племя уже извёл, кладовщик прокисший.

– Дело не в этом, – вздохнул Тэтрэваа. – Хотя и в этом несколько тоже. Но главное… – он снова нелегко вздохнул. – Я видел много туамов, Цзара, хоть мне и не так много лет. Но несколько раз я бывал в других племенах, ещё будучи гонцом. Я видел и скварнов и большеглазых. И даже однажды встречал молга. Большинство из того, о чём рассказывал Птах для меня не было чудесами. Моя судьба пересекалась со множеством других судеб возрекающих. Я знал невероятно красивых и сильных из них, трусливых лживых и жадных. А ещё дико злых и жестоких. Я видел и поступки, достойные как негодования, так и уважения. Сам я никогда не был ни особенным, ни великим и не делал почти ничего ни достойного уважения, ни негодования, – вся река моей жизни ограничивалась мелкими и низкими берегами. Сегодня в селении я не встал рядом с Птахом, а лишь наблюдал за всем из толпы. Как все остальные. Говоря, что ты поступил бы иначе – я говорил тебе самую, что ни на есть, правду. Повидав столько, я могу быть уверенным в этом. Так вот, Цзара, тебе и твоей судьбе не место в несвободном племени. Оставшись, ты будешь всю свою жизнь жалеть потом об этом дне, как я жалею… больше таких возможностей нет и не будет.

Тэтрэваа остановился, вытряхивая о камень потухшие угольки и золу из трубки. Цзара молчал. Когда-то давно, после того, как в племя приплёлся полуживой Птах и выздоровев, стал рассказывать о вольном и одиноком народе луноглазых, Цзара стал грезить историями, вытекавшими из его красивых уст. Но каждый новый сезон приходили воины Мергалона и забирали подать, а племя Дождей ни разу на его памяти не укочёвывало со своего становища, потому, что скварны привыкли приходить именно сюда. Когда Птах окреп, и они, сдружившись с Ишки и Кидцши стали вместе уходить на охоту всё дальше и дальше, им становилась приятной мысль о возможности уйти совсем. Но со временем Цзара всё больше привязывался к племени, готовился уже стать мужем и грёзы о небывалых сторонах окрамирья становились всё слабее, пока и вовсе не сошли на нет, уступив место привыканию к существующему порядку. А теперь его друзей и вовсе не стало. Как же он уйдёт без них? Куда и зачем?