– Я принимаю твой совет, брат той, которая женой мне никогда не станет, как величайший дар жизни. Пожалуй, я не стану медлить, пока меня вновь не одолели сомнения. Я уйду этой ночью. Мне ничего не нужно – ты итак уже подарил мне лучшее.

И они вместе отправились на северную окраину становища, к арду Цзары.

Однако сомнения всё же явились к молодому туаму, словно ночные призраки, как только он попытался лечь, и стали наваливаться на него, впиваться в разгоряченную голову сотней когтей и шипов, рвать на части связные мысли, размывая все границы между сном и явью. Где-то в середине ночи, Цзара, не выдержав борьбы с самим собой, выбежал из арду на улицу, трясясь от холодного пота. Становище спало тревожным сном. А может и не спало вовсе, а лишь пыталось заснуть, также как он. Но стояла такая тишь, что можно было услышать, как упавший лист ударяется о землю. Сейчас племени, как никогда нужна была помощь. Как никогда ему не хватало взрослых мужей. И именно сейчас Цзара собирался уходить. Большинство, наверное, расценят это, как бегство. Но ведь он решил уйти, чтобы в первую очередь помочь племени! Хоть и сам не знал, как. В тысячный раз Цзара вернулся к мысли о том, что реальная помощь пары сильных рук здесь куда важнее призрачной надежды в скитаниях. И в тысячный раз ощутил каким-то высшим чутьём, что Тэтрэваа прав…

Окончательно скорчившись от холода, он вернулся в арду, развел огонь в очаге, набил трубку и стал курить до тошноты и боли в горле. Последние часы перед рассветом он провёл в тревожном ожидании уже неизвестно чего – то ли того, что случится, то ли наоборот, и мечтал лишь об одном, чтобы к нему не пришла И́вис – будущая жена. Они так и не повидались с того момента, как он ушёл на охоту. Он не пытал к ней каких-то особых чувств, как и она, их отношения и несостоявшаяся свадьба были некоей закономерностью в племени, где о большом выборе мужей и жен не было речи. Но сейчас она могла прийти, просто потому что ей было страшно и горько. И это вполне могло стать той каплей… Цзара даже не хотел думать об этом. И, наконец, пришла не она, а рассвет.

– О том, что скварнам и лигондам попадаться на глаза нельзя, я думаю, ты и без меня знаешь, – сказал Тэтрэваа, глядя в сторону готовой вот-вот разлиться по небу зари. – Птах рассказывал тебе, как выглядят лигонды?

– Я знаю.

– Попробуй поискать большеглазых… луноглазых. Я не знаю, какой можно от них ждать помощи, и на какую помощь ты будешь рассчитывать, но они очень мудры и доброжелательны, хоть и непонятнее из всех, кого мне доводилось встречать. Не говори, конечно, о том, кто ты и откуда…

– Это я и сам понимаю.

Тэтрэваа помолчал немного, прежде чем продолжить задумчиво:

– Ты сетуешь на то, что не умеешь говорить, когда нужно. Но не учись говорить, учись обратному – молчать. И слушай других не только в разговоре. Возрекающего нельзя узнать по словам. Его узнают по поступкам.

Цзара выслушал его слова и, вздохнув, повернул лицо в сторону племени, из которого собирался уйти. Всё поселение, проглядывающее сквозь ветви кустарника, в котором они стояли, опасаясь, что их увидят, лежало перед ним как на ладони, спящее и безмолвное. Сомнения и зудящее всё-таки внутри нежелание уходить из родного места конечно же не оставили его. И они не исчезли бы и не ослабли нисколько, пока бы он не покинул территорию, принадлежащую его соплеменникам. Понимая это, Цзара резко отвернулся от поселения и, стиснув зубы, положил руку на плечо Тэтрэваа, а затем, не сказав ни слова, также резко пошёл прочь, навстречу восходящему солнцу. В этот момент рушилось всё его сознание, но взамен его рождалось новое, и оно крепло с каждым шагом, всё больше отделявшим его от прошлого.