– Мне сейчас в участок, – сказал негромко Николай Ильич. – Точно не с вами.

– Значит, прав я был, ссыльный! – проговорил брезгливо поручик. – Социалист, небось?

– Я по ошибке осуждён, – соврал Николай Ильич, готовый провалиться сквозь землю от позора. – И не большевик вовсе.

– И чего вам спокойно не живётся? – с этими словами поручик взял чемодан и направился прочь.

«Гнида! – подумал вдруг Николай Ильич, беря саквояж. – Убийца! – Раздавленный и униженный брезгливостью фронтовика, он брёл к зданию вокзала, как вдруг спохватился: – Что же это со мной?! И чего это меня вдруг понесло? Почему я на служивого взъелся? В чём он виноват? Вот и братец мой Пётр Ильич, разве не так же пострадал от дурных царёвых решений? Кто войну с Японией развязал? Кому она нужна была? Братец оттуда вернулся, а от привычки спор решать убийством не отвык. Вот и угодил под суд. А не отправь его государство на войну, и жил бы себе тихо и смирно. Хотя, сам во всём виноват, если разобраться. Ведь на самом деле, никто его и не гнал вовсе. Служил себе в гвардейском полку, почитай при дворе. Так нет, чтобы к генералу Куропаткину попасть, уволился на срок компании и в Манжурию уехал, чтобы там снова в строй встать».

Вообще-то Николаю Ильичу вдруг показалось, что всё-таки судьба отнеслась к нему благосклонно. Не он ли совсем недавно молил бога сохранить ему жизнь? А ведь обошлось! Не расстреляли и не повесили, и даже, в тюрьме не оставили, а определили ему наказанием ссылку. Да и город ничего себе. Не Петербург, конечно, но и здесь люди достойно живут. Когда подъезжали, он в окно смотрел. Улицы здесь широкие, дома добротные…

В самом вокзале было немноголюдно. С десяток мужчин и женщин толкались у кассы. В проходе глазела на приезжих местная детвора, да стояла пара встречающих. На скамье, вдоль стены, спал какой-то бородатый мужик, а у стены притулился безногий нищий, укутанный облаком табачного дыма. Запах, царивший под сводами, и сырость, быстро вытолкнули Николая Ильича на привокзальную площадь.

У выхода стояли извозчики. Николай Ильич окинул придирчивым взглядом ряд запряжённых бричек, колясок и дрожек и поморщился, словно не было среди них достойных для него. Однако и к лихачам не спешил. Те, как есть привилегированные, стояли ближе к выходу. Толкнувший Николая Ильича у поезда в спину толстяк уже взбирался в лакированную коляску на шинах-дудиках.

«В Петрограде такой три рубля стоит. А ну, как здесь так же? – рассуждал про себя Николай Ильич. – Да кабы меньше, всё одно, не поеду. Нет столько у меня теперь».

Он прошёл на край площади, делая вид, будто никуда не спешит. На самом деле исподволь выбрал себе, по его мнению, не особо притязательного «ваньку». Заросший до самых глаз рыжей бородой извозчик сидел на козелках, и как будто дремал. На нём был кафтан на фантах, а голову украшала поярковая шляпа с пряжкой.

– Может, и меньше сторгуюсь, – мечтал Николай Ильич, подходя ближе.

Извозчик встрепенулся.

– Куда изволите? – спросил он, простуженным голосом.

– Мне в полицейский участок, – ответил важно Николай Ильич.

Однако дальше его ждало только разочарование. Ось колеса страшно скрипела, а дрожки подбрасывало. Кроме этого пошёл мелкий дождь и подул встречный ветер. Летевшая из-под копыт грязь, то и дело попадала на лицо и за воротник.

– Вы уж извиняйте, – попросил извозчик. – Дороги совсем худые. Как осень, так и разбивают враз. То колесо отвалится, то рессора хрястнет… Третьего дня насилу до дому доехал.

В этот момент дрожки так подбросило, что Николай Ильич вскрикнул.

– Ты на дорогу смотри! – закричал он на мужика. – А ямы…!