Он не договорил. Дрожки рухнули вниз и на бок, отчего Николай Ильич прикусил язык и услышал, как хрустнули позвонки. Одновременно ему показалось, что внутренности все разом оторвались у него и свалились вниз живота. Туда, где жмёт, когда приспичит по малой нужде.

– Ох! Ешь твою! – причитал извозчик.

Напуганная лошадь с грохотом продолжала волочить за собой дрожки. Николай Ильич вцепился в край дверцы, перекинул через неё ногу и выбрался наружу. Извозчик, весь перепачканный грязью, семенил рядом.

– Тпрру! – Он натянул вожжи так, что присел. Лошадь встала.

– Что же ты, окаянный, творишь?! – завопил Николай Ильич, готовый прибить извозчика.

Сбоку тут же возникли двое прохожих. Один стал отрясать Николаю Ильичу спину, второй поднял из грязи саквояж.

Дрожки лежали почти на боку, а чуть позади валялось в луже колесо.

– Чуть не прибил! – возмущался Николай Ильич, всё ещё не веря, что у него после такой встряски все кости целы.

– Чуток осталось совсем! – причитал извозчик. – Вот беда-то какая!

– Назови свой номер! – потребовал Николай Ильич, стараясь говорить зычно, и посмотрел на задник. – Буду в управу жаловаться!

– Да без толку это, – сказал один из подоспевших на помощь мужиков. – Я сам раньше так работал. Кажный день на городового расход почти пятьдесят копеек. Поди, потом справь хорошую упряжку, или сделай ремонт какой. Рессора три рубля стоит.

Одет он был в зипун. На ногах сапоги. Голову укрывала шапка-треух.

– Не губи ты его, бедолагу, – попросил Николая Ильича его дружок.

Одежда на этом была под стать одежде извозчика. Заросший чёрной как смоль бородой до самых глаз, он брызгал по сторонам странным, озорным взглядом. Было видно, событие было ему в радость.

– Где здесь участок? – Николай Ильич посмотрел на бородача, а про себя подумал, что выглядит, наверное, смешно.

Тот показал вдоль улицы рукой и сказал:

– Вот эти дома два пройдёшь, следующий евонный будет!

– А ты никак в ссылку к нам? – гадал его дружок в кепке.

– Вот ещё! – Николай Ильич отчего-то обиделся. – Я начальник вашего исправника. Приехал осуществить проверку.

Выпалил и тут же испугался. Зачем врал? Что подвигло? Причём с языка сорвалось без какого-либо размышления, словно кто-то другой, а не он сам это сказал.

Мужики, между тем, продолжали стоять.

– Вот дела! – Тот, что держал саквояж, сдвинул шапку на затылок.

– Значит, теперь нашего исправника под суд? – резюмировал второй.

– Теперь так просто не отделается! – воскликнул его дружок с нотками иронии в голосе. – Как пить дать повесят!

Николай Ильич удивился откровениям и спросил:

– За что же его вешать?

До боли знакомый голос заставил его про себя выругаться.

– Глазам своим не верю! – радовался Котов. – Никак Саранин, собственной персоной пожаловал! Ну как, батенька, не пошло на пользу сотрудничество с охранкой? – Он подошёл ближе и склонил голову на бок. – Вижу, всё равно присудили ссылку?

У Николая Ильича вдруг разом все мысли из головы улетучились, а их место заняла звенящая пустота. От необъяснимого ещё страха, ноги ослабли и затряслись.

Котов смотрел на него, брезгливо прищурившись, и словно размышлял, побить или нет? На нём была странная, зимняя шапка и пальто. Вокруг шеи намотан шарф, в котором тонула нижняя часть лица. Рядом с ним стоял ещё один субъект. Ниже ростом и в шинели, какие носят студенты.

– Вот, полюбуйтесь, Алексей Васильевич! – обратился к нему Котов. – Николай Ильич Саранин, – собственной персоной!

– Это и есть тот, кому давеча Поздняков привет передавать велел, коли встретимся? – справился гражданин, которого Котов назвал Алексеем Васильевичем, и покачал головой. – Мерзкий тип.