– Извольте документы! – стоял на своём околоточный, на которого не произвело впечатления знакомство Сараниных с таможенным чиновником.

Ругая про себя Ольгу, Николай Ильич достал паспорт.

В принципе, ничего удивительного не было в том, что у прибывших поездом людей проверяли документы. Шла война, и в город стекался самый разный люд. Было много беженцев и беглых солдат. Пользуясь неразберихой, то тут, то там шныряли уголовные элементы. Однако, Николай Ильич сам причислял себя к заговорщикам, а потому затрясся. На фоне столпотворения и жары со стороны это было трудно заметить, но ему всё равно казалось, что все находящиеся сейчас вокруг люди устремили свои взоры в их, с Ольгой Иннокентьевной, сторону. Одновременно, за какой-то миг, пронеслось в голове виденье того, как восходит он босой по доскам деревянных ступеней на эшафот. Николай Ильич даже съёжился от разом возникшей в голове барабанной дроби, а по спине и рукам пробежали мурашки от той отчётливой прохлады под ступнями ног. «А кто сказал, что сейчас вешают? – удивился он собственным воображениям. – Вдруг стреляют?» – И тут же, против своей воли, оказался у стены в простой рубахе и с повязкой на глазах. Только странным образом сквозь неё он увидел строй целящихся в его грудь из ружей солдат. Страх, какие у них лица! А жутко как! Один глаз зажмурен, а второй открыт и неподвижен как у мертвяка… Он сразу припомнил отца, которого обнаружил в саду после удара. Как пронзил его тогда вид мёртвого лица родного человека! И до того остро ощутил Николай Ильич дыхание смерти, словно на самом деле оказался перед этой невидимой и ужасной бесконечностью. Вся способность думать и складывать в голове логические мысли враз улетучилась, оставив после себя странный, нарастающий и густой гул, в котором стали растворяться все земные звуки.

– Откуда приехали? – спросил между тем околоточный и углубился в изучение документа.

Николай Ильич вздрогнул. Он хотел было, ответить, но в горле пересохло, а воздух враз показался липким и густым.

– Откуда изволите-с приехать? – повторился служивый. Было шумно, и он подумал, что его просто не расслышали.

– Из Копенгагена, – рапортовал, наконец, Николай Ильич, собравшись с духом. – Я служу торговым агентом, и совершаю поездки в Швецию, большую часть времени проводя в поездах…

– Это так утомительно! – вставила зачем-то Ольга.

Между тем Николай Ильич пытался понять, есть ли в голосе или повадках околоточного настроенность на его задержание и препровождение в участок. Но служивый выглядел вполне мирно и, даже, устало. Ещё от него несло чесноком, которым он пытался скрыть следы вчерашней попойки.

«Нет, такой зараз не арестует, – подумал Николай Ильич успокаиваясь, и зачем-то мысленно добавил: – Свой!»

– Какова была цель путешествия? – допытывался между тем околоточный.

Николай Ильич окончательно взял себя в руки.

«Чего это я? – Он усмехнулся собственным страхам. – Кто же меня вешать будет? Сейчас для таких как я кроме ссылки, наказаний-то больше никаких нет».

Николай Ильич округлил глаза, изображая возмущение.

– Голубчик, разве вы не видите, предписание «Фабиан Клингсланд АО»? – ответил он вопросом на вопрос. – Этим летом я принят в это общество в качестве…

– Мне это ровным счётом ни о чём не говорит, – признался фельдфебель голосом, который показался Николаю Ильичу подозрительным.

Тем не менее, он принялся объяснять:

– Это, голубчик, Скандинавская торговая фирма, контора которой, с весны сего года, располагается в Петербурге…

– В Петрограде, – поправил фельдфебель.

– Ах, право, какая разница! – возмутилась Ольга Иннокентьевна и закатила глаза. – Не цепляйтесь к словам!