Когда на первом этаже, наконец, воцарилось спокойствие, Николай Ильич развернулся к окну, и враз обомлел. На том месте, где только что стояла их повозка, он увидел того самого господина, который насторожил его своим подозрительным видом на вокзале.

– Не может быть! – прошептал Николай Ильич, и отпрянул от окна, словно его могли увидеть снаружи.

Тем временем мужчина окинул скучающим взглядом фасад дома Сараниных, прошёл вдоль ограды, и скрылся в переулке.

Николай Ильич ещё некоторое время стоял, глядя на улицу. Затем медленно развернулся и направился наверх, с каждым шагом ускоряясь.

В комнату он уже влетел.

Ольга освободилась от платья и перебросила его через стоящую у комода ширму. В корсете и в розовых, с рюшками атласных панталонах, она выглядела менее привлекательно, если не сказать, что совсем плохо. Складки на рыхлом, выпирающем животике, бугры подкожного жира на узких бёдрах и короткие ножки делали её похожей на нелепое творение студента-первогодка Академии художеств. Зная это, она стеснялась своей внешности и при Николае Ильиче предпочитала быть постоянно одетой. Однако сейчас его появление Ольгу не смутило, не до того. При виде перепуганного мужа, она побледнела.

Собираясь с мыслями, Николай Ильич обвёл взглядом комнату, словно желая убедиться, что кроме них здесь никого нет, и с шумом перевёл дыхание.

– Ну, что же ты молчишь?! – возмутилась Ольга Иннокентьевна.

Давая понять, что страдает нетерпением и напугана, она надула щёки, сдвинула строго брови и осуждающе-зло уставилась на супруга.

– Надо срочно всё спрятать! – прошептал Николай Ильич, ища взглядом злосчастную шляпку.

В швейцарской деревне Кинталь, по настоянию товарищей, головной убор жены отдавали в специальную мастерскую, где искусно спрятали в неё бумаги. Сейчас шляпка лежала на стуле с высокой спинкой.

– Что случилось? – спросила Ольга Иннокентьевна, с опаской косясь на оставленные открытыми высокие двустворчатые двери и потребовала: – Не пугай меня!

– Я ничуть не пугаю! – молвил громким шепотом Николай Ильич и округлил глаза.

По его мнению, этот знак должен был дать понять, чтобы она говорила тише. Мало ли? Кто знает, с кем за их отсутствие прислуга общалась? Может, уже тот же Иван осведомителем заделался в охранку?

В свою очередь, Ольга Иннокентьевна не могла взять в толк, что так напугало её благоверного, и от этого женщине стало ещё страшнее. К тому же она не понимала, почему Николай Ильич таращится и страшно крутит глазами. Что, если это у него нервное?

– Ну, что же вы? Говорите! – потребовала Ольга Иннокентьевна, странным образом переходя на светскую манеру разговора, которую в кругу революционеров считали пережитком прошлого.

Николай Ильич, словно не слыша супруги, прошёл через комнату и взял в руки злосчастную шляпку.

– Только что, перед домом, я видел шпика! – объявил он заговорщицким шёпотом. – Он был у поезда… Да… Точно так! Он на нас там смотрел не таясь, покуда багаж получали…

– Бросьте! – сказала Ольга Иннокентьевна и вдруг успокоилась. – Вам постоянно что-нибудь мерещится!

– Прекрати! – потребовал Николай Ильич и гневно сверкнул глазами. – Прекрати немедленно обвинять меня в трусости! Твоя манера вести себя со мной подобным образом от непонимания того, чем мы заняты на самом деле и какой вред таит наша с тобой работа для самого государя императора!

– Мания у тебя, дорогой! – стыдила супруга с иронией в голосе. – Какой может быть от нас вред? Не смеши! Забавы ради, да за деньги товарищи развлекаются… Какой никакой кому приработок.

– Как ты смеешь?! – открыл было он рот, но поперхнулся воздухом и замолчал.